Мир может лишиться контроля над стратегическими вооружениями

США опасаются российской крылатой ракеты «Буревестник» с ядерной силовой установкой. Кадр из видео с канала Министерства обороны РФ на YouTube

Завершившаяся 26 августа Обзорная конференция Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО) не смогла достичь результата, который еще до ее начала многими наблюдателями воспринимался как главный. Так и не был согласован итоговый документ по обзорному процессу. Поскольку предыдущая конференция 2015 года также не сумела прийти к консенсусу, в настоящий момент страны – участницы ДНЯО уже 12 лет существуют в условном содержательном вакууме, придерживаясь только процедурной логики в работе.

Важнейшими камнями преткновения последних лет в режиме ДНЯО были характер и темпы ядерного разоружения. В основе лежат различия в восприятии обязательств ядерных держав по статье 6-й: «В духе доброй воли вести переговоры об эффективных мерах по прекращению гонки ядерных вооружений в ближайшем будущем и ядерному разоружению, а также о договоре о всеобщем и полном разоружении». Конфликт между «ядерной пятеркой» и радикально настроенной группой неядерных стран уже вылился в разработку и подписание в 2017 году отдельного Договора о запрещении ядерного оружия (ДЗЯО).

Считалось, что обострение этого противостояния наряду с другими проблемами, такими как вопрос создания на Ближнем Востоке зоны, свободной от оружия массового уничтожения, способно заблокировать принятие документа Обзорной конференции. Однако в этом августе «ядерные аболиционисты» оказались чужими на празднике жизни: они всего лишь присутствовали при развертывании конфликтов внутри самой «ядерной пятерки». Основными темами стали политизация проблемы ядерной безопасности АЭС в Украине и озабоченность Китая вопросами ядерного нераспространения в военном блоке США, Великобритании и Австралии (AUKUS).

Но началась конференция с другого аккорда, все же связанного с ядерным разоружением. Российская сторона с весны вела технические консультации с США об организации инспекций в режиме Договора о мерах по дальнейшему сокращению и ограничению стратегических наступательных вооружений (ДСНВ) в новых условиях, что подразумевало коридоры пролета, визовые вопросы, осуществление платежей и целый ряд других проблем. Основной претензией была асимметричность ситуации: для США, по сути, ничего не менялось, а для российских инспекционных групп дорога в Америку и работа там предельно затруднялись. Российская сторона настаивала на решении этих проблем перед возобновлением инспекций в нормальном режиме. В Вашингтоне навстречу не шли, а потом подали заявление на проведение инспекции в России. В Москве этот поступок расценили как провокацию и осуществили 9 августа «временный вывод объектов из-под инспекционного режима», заблокировав проведение американской инспекции.

Эта ситуация не могла не поставить вопрос о жизнеспособности ДСНВ и о том, насколько стороны готовы вести предметные переговоры о его замене на период после 2026 года.

Перспективы диалога по стратегической стабильности (запущенного в прошлом году процесса подготовки содержательной части будущих переговоров по судьбе контроля над вооружениями после 2026 года) выглядели сложно еще осенью из-за разницы в подходах сторон.

США придерживались достаточно консервативного подхода к рамкам будущего соглашения (или группы соглашений), центрируя их вокруг традиционных видов СНВ, новых видов СНВ (межконтинентальных носителей ядерного оружия, не попадающих в сферу охвата, – таких как автономные системы «Посейдон» или крылатые ракеты «Буревестник» с ядерной силовой установкой), а также многолетней идеи-фикс о включении под зачет и верификацию всех типов ядерных боезарядов сторон (стратегических и тактических, безотносительно того, развернуты они или находятся в центральных хранилищах).

Россия в ответ выдвигала более расплывчатую, но и более логичную схему «уравнения безопасности», подразумевавшую для начала выработку общего понимания и методологии учета всех факторов, влияющих на стратегическую стабильность: ядерных и неядерных вооружений, наступательных и оборонительных – с последующим заключением пакета соглашений, связывающих эти факторы воедино.

Можно указать, что американский подход не исключает российского, более того, по некоторым направлениям американская академическая экспертиза признает необходимость учета и прочих факторов, являющихся предметом озабоченности России. Это говорит о том, что предлагаемая Россией матричная схема работы более удобна и правильна. Хотя с тактической точки зрения она, безусловно, в первую очередь маскирует традиционную отечественную практику широких увязок переговорного контекста – в то время как американцы сформулировали свои желания, что называется, в лоб (больше их ничего, по сути, не интересует).

Сейчас все стало еще сложнее из-за двойственной позиции США. 25 февраля Вашингтон приостановил участие в диалоге с формулировкой «на данный момент», однако 1 августа президент Джозеф Байден в обращении к открывающейся конференции ДНЯО заявил, что намерен оперативно добиваться заключения сторонами соглашения по «новой системе контроля над вооружениями», но США увязывают этот процесс с «проявлением Россией доброй воли» в Украине и участием в переговорах Китая.

Президент Владимир Путин в эти же дни заявил, что Россия готова вести диалог по обеспечению стратегической стабильности. Именно после этого и произошел конфликт вокруг инспекций, инициированный американской стороной.

Действия Вашингтона совершенно логичны, хотя и в значительной степени авантюрны. США проводят политику максимального давления, хорошо известную по временам администрации Дональда Трампа, чутко выискивая зоны, в которых оппонент был бы готов пойти на уступки. Атмосферу и стартовые позиции для переговоров удачными не назовешь, хотя сторонам все еще есть за что зацепиться.

США волнуются из-за тактического ядерного оружия России и ядерного комплекса Китая. Россия сохраняет большой запас тактических боезарядов как балансирующий рычаг против превосходящих сил общего назначения НАТО, а КНР в последние годы четко намекнула на желание достичь к началу 2030-х годов паритета с США по межконтинентальным средствам доставки. Россия традиционно болезненно реагирует на американскую программу ПРО и на западное превосходство в неядерном высокоточном оружии большой дальности. Китай также озабочен американской ПРО.

США в ответ видят угрозу своим орбитальным системам связи, управления и разведки со стороны противоспутниковых систем России и Китая.

Налицо сложный клубок противоречий, в котором можно искать пакет разменов, не обязательно в рамках одного соглашения и тем более не обязательно в рамках следующего ДСНВ. Схему работы придется выбирать творчески, с определенной долей гибкости: юридические «гарантии» всегда приятны, но практическое решение проблем военной безопасности все же важнее. Возможно, придется согласиться на систему односторонних инициатив и совместных политических деклараций хотя бы на первое время.

Парадоксально, но в этих условиях стороны больше заинтересованы не в традиционной сфере охвата ДСНВ (она тоже важна им, хотя и по-разному), а в устранении угроз стратегической стабильности от сторонних воздействий – каждый в соответствии со своим пониманием. И уж точно не стоит на повестке сокращение СНВ как центральная задача контроля над вооружениями. Ядерное разоружение было приоритетом номер один с конца 1980-х годов, когда избытки стратегического ядерного оружия создавали опасные «навесы», провоцирующие сценарий разоружающего удара. С тех пор многие успели свыкнуться с мыслью о том, что контроль над вооружениями обязательно подразумевает сокращение ядерного оружия. Это, безусловно, желательно, но вряд ли может считаться основной целью прямо сейчас.

Соглашение ДСНВ на период после 2026 года может копировать действующий пражский ДСНВ 2010-го с дополнениями и корректировками, но легко может и вообще не состояться как юридически обязывающий документ. В этом случае сторонам придется вынужденно играть в игру «я тебе моргну, а ты догадайся», исполняя потолки и условия истекшего соглашения «в целом» по факту – как это было в 1979–1986 годах с Договором ОСВ-2, подписанным, да так и не ратифицированным. В таких условиях особо важным будет взаимопонимание по отдельным частным вопросам укрепления стратегической стабильности, на этом клею еще остаются шансы собрать заново побитую посуду на кухне политического доверия. Достижение пакета договоренностей, ограничивающих воспринимаемую опасность от побочных угроз, как их понимают стороны, может позволить этой хрупкой конструкции существовать какое-то время, покуда эмоции не улягутся и стороны вновь не будут готовы фиксировать взаимные уступки под ратификацию. Там, возможно, придет и новая волна ядерного разоружения, столь желанная аболиционистами. Только связана она будет уже не с «живучестью сил ответного удара», как последние 30 лет, а со снижением стимулов к любому применению ядерного оружия, включая единичное.

В определенной степени можно сказать, что ситуация сейчас настолько плоха, что это даже хорошо. Осторожные шажки и полумеры, на которые лет 10–15 назад никто и не обратил бы внимания как на совершенно недостаточные, сейчас уже не выглядят столь пренебрежимо малыми. В новых условиях, сложившихся после 24 февраля 2022 года, обретают значение любые практические действия, соответствующие базовому определению контроля над вооружениями: вся совокупность мер по предотвращению войны и снижению издержек на подготовку к ней, а буде она все же случится – по ограничению ее размаха и последствий.