Азиатская повестка для Москвы

За столом переговоров на азиатских форумах голос России все еще звучит недостаточно громко. Фото со страницы саммита Асеан в Flickr

Минувший осенний сезон привнес новую динамику в отношениях России с Азиатско-Тихоокеанским регионом (АТР). Главным событием стало участие президента России Владимира Путина в двух форумах: саммите Россия–АСЕАН и Восточноазиатском саммите (ВАС) впервые за восемь лет существования этого механизма. Одновременно премьер-министр Дмитрий Медведев принял участие в саммите АТЭС в Папуа – Новой Гвинее.

Однако экспертное обсуждение (в частности, в ходе девятой Азиатской конференции международного дискуссионного клуба «Валдай», прошедшей в конце ноября в Куала-Лумпуре) показало разброс мнений между Россией и азиатскими странами и, по сути, поставило вопрос о том, насколько четко сформулирована азиатская повестка России, есть ли у нас выверенная стратегия, и если есть, то действует ли она на этом направлении в условиях значительных изменений в геополитической обстановке.

В АТР происходит смена политической парадигмы. В 1990-е годы, после холодной войны, казалось, что Азия может пойти по пути консенсуального решения вопросов, прекращения конфликтов, и Ассоциация стран Юго-Восточной Азии (АСЕАН) стала претендовать на то, чтобы занять центральное место в поддержании азиатской безопасности. Россия тогда тоже возлагала надежды на участие в международных структурах – в 1996 году она присоединилась к АСЕАН в качестве диалогового партнера, а в 2010-м была приглашена для участия в ВАС, который объединил 10 стран АСЕАН и восемь партнеров. Однако присутствие России в этих механизмах было во многом формальным. 

Ситуация изменилась после 2014 года с поворотом России на Восток, когда встала задача развития отношений не только в двустороннем формате, в котором доминировал Китай, но и с организациями многостороннего сотрудничества. Наиболее перспективным и полезным нам казался формат АТЭС – фактически американский проект, который включает разнородные страны и экономики – восточноазиатские, южнотихоокеанские, Северную Америку и даже Тихоокеанское побережье Латинской Америки. Попытки выработать здесь единые правила игры в экономических отношениях (хотя создание альтернативных объединений вызывает сомнение в их результативности), наверное, важны. Однако саммит в Папуа – Новой Гвинее, кончившийся без принятия резолюции из-за американо-китайских противоречий, на мой взгляд, поставил точку в спорах о том, может ли АТЭС стать центральной площадкой политического диалога – скорее всего теперь оно останется лишь каналом для обсуждения чисто экономических вопросов, торговых режимов.

Что касается Восточноазиатских саммитов, они тоже пока не стали центральным механизмом безопасности в АТР из-за того, что растущая конфронтация Китая и США привела к вынужденной концентрации на второстепенных вопросах. Тем не менее участие Путина в этом мероприятии символически очень важно (раньше асеановцы часто пеняли на неучастие в ВАС первого лица, что в Азии с ее подчеркнутым вниманием к этикету считалось показателем невнимания РФ к делам в регионе).

Так есть ли что России предложить странам Юго-Восточной Азии? Пока что ею была выдвинута концепция инклюзивного, всеобъемлющего и неделимого партнерства в области безопасности в АТР с предложением заключить соответствующий договор. Россия стремится к формализации отношений в рамках Большого евразийского партнерства между Евразийским экономическим союзом (ЕАЭС) и АСЕАН. Но ни та, ни другая инициатива не вызывают особого энтузиазма со стороны азиатских партнеров. Идеи о коллективной безопасности воспринимаются как абстрактные в условиях роста американо-китайской конфронтации, а шансы заключения соглашения о свободной торговле специалисты оценивают как весьма невысокие.

Не это волнует азиатов, а столкновение не просто двух центров силы, но и двух противоположных концепций: со стороны Китая – «Пояс и путь», со стороны США – Индо-тихоокеанское партнерство, которое в 2017 году было предложено президентом США Дональдом Трампом в качестве официальной стратегии США. Сам термин «Индопацифика» восходит еще к предложениям индийцев и японцев примерно десятилетней давности, однако только сейчас он оказался востребованным американской администрацией с целью формировании своего рода союза («алмаза») демократий, включающего Индию, Японию, Австралию и собственно США, для сдерживания Китая.

При этом, как ни странно, мы рискуем попасть в некоторую изоляцию, поскольку даже Китай пытается найти свою нишу, чтобы вписаться в предложенную индо-тихоокеанскую концепцию и избежать оформляющегося классического в геополитике противостояния континентальных и морских держав, вытекающего из столкновения концепций индо-тихоокеанской стратегии и «Пояса и пути». АСЕАН, можно сказать, мечется между двумя гигантами, по мере сил стараясь хеджировать риски, то есть угодить «и нашим, и вашим» накануне бури. Обострились споры о том, кто же является полноправным субъектом решения азиатских проблем и почему. Россия, конечно, расположена на Евроазиатском континенте, но является ли она «внутренним» участником происходящих в самой Азии процессов?

Считаю, что в западной теории международных отношений понятие «Азия» используется для манипуляций – так, сам термин АТР вошел в активный оборот только после Второй мировой войны с подачи американцев, обозначивших тем самым свое доминирующее присутствие в этом регионе. На самом деле дистанция между двумя побережьями Тихого океана настолько велика, а проблемы, характеризующие развитие этих стран, настолько различны, что данный термин можно называть не менее искусственным, чем «Индо-Тихоокеанский регион».

Эксперты считают, что в попытке вовлечь Индию в противостояние США с Китаем и заключается главное противоречие этой теории. Этот конструкт искусственный, и «Индопацифика» не является регионом в сколько-нибудь научном смысле этого слова. 

На мой взгляд, надо сначала разобраться в географии. Предлагается понятие «сердцевинная Азия» – территория, простирающаяся от Мьянмы до Японии, от Монголии до юга Индонезии. Тут налицо единая цивилизационная идентичность, историческая консолидированность и общность судьбы, именно тут случилось то экономическое чудо, которое позволило во второй половине ХХ века говорить об Азии как о наиболее динамичном регионе мира.

Медики используют термин «средостение» для обозначения того пространства в организме, где находится сердце и другие важнейшие органы. Так и «сердцевинная Азия» – своего рода «средостение» и АТР, и индо-тихоокеанского пространства, и восточной части Евразии.

Это означает, что другие страны, входящие в АТР, являются внешними партнерами для Азии – это относится и к США, и, скажем, к России, и к Индии, представляющей отдельный субконтинент, к Австралии, Канаде и др. Так что спор о приоритетности индо-тихоокеанского, евразийского или азиатско-тихоокеанского конструктов – всего лишь столкновение замешанных на эгоистических интересах подходов внешних держав.

То есть можно утверждать, что безопасность в Азии – дело в первую очередь расположенных здесь стран. А сегодня их опасения в отношении доминирования Китая растут, именно потому они задействуют «американский фактор», что переносит двустороннюю конфронтацию на общерегиональный уровень.

А нельзя предложить новые идеи для управления региональной безопасностью? Вот здесь  пригодилась бы концепция «сердцевинной Азии»: согласно ей, на первом плане в решении проблем безопасности региона должны быть его члены. Взаимоотношения Китая как доминирующей силы в этом регионе с другими центрами силы, в первую очередь со странами АСЕАН, становятся центральными.

Но Россия может предложить функции внешнего гаранта безопасности, уклоняясь от поддержки обеих противоборствующих сторон. Соединенные силы стран АСЕАН вполне могут на консенсуальной основе предлагать свои варианты решения существующих проблем, в том числе территориальных в Южно-Китайском море, и находить компромиссные решения – но только при исключении внешнего диктата. Вот тут нейтральная роль России и ее арбитраж и могут пригодиться.

Куала-Лумпур–Москва