Петр Спивак  |
| Покоритель, завоеватель – такие вот слова. Просвещенность его – побоку. Жан-Жозеф Бенжамен-Констан. Вступление Мехмеда II в Константинополь. 1876. Музей августинцев в Тулузе |
Человеку как разумному существу необходима всеобщая мера вещей, не так ли? В век Просвещения об этом задумывались многие. И вот 30 марта 1791 года в охваченной революцией Франции Национальное собрание установило единицу длины – метр. Ввести нечто подобное к тому времени уже многократно призывали ученые и философы. И терминологию они использовали весьма характерную: «универсальная мера», даже «католический метр». То есть дискуссии эти были на пересечении науки с религией, с богословием. Реальное же решение подготовили физики и математики. Что, впрочем, не означало, что восторжествовало чистое знание, не связанное с соображениями о той или иной власти.
Скажем, монархи и военачальники нуждаются в единицах измерения, чтобы ставить задачи о преодолении расстояний, освоении территорий и иметь представление о том, чего удалось достигнуть, а чего нет. Никакой метрической системы не знал родившийся 30 марта 1432 года турецкий султан Мехмед II (ум. 1481). Но он, взявший в 1453 году Константинополь и тем положивший конец Византийской империи, знал, какая территория оказалась в его власти. Он создал следующую империю – Османскую. Была одна, стала другая – такая вот дурная бесконечность. Для государственных деятелей это было поступательное движение истории.
Нет, Мехмед был не какой-то ограниченный самодур, а вполне просвещенный правитель, и в этом сочетании просвещения с насилием особый драматизм истории. Взяв Константинополь, Мехмед объявил о даровании свободы горожанам, стал налаживать отношения с христианским духовенством, установил дипломатические и торговые отношения с Венецией и Генуей. Но солдаты Мехмеда действовали на улицах, конечно, оперативнее. И если подводить итог, то приходят на ум слова историка Натальи Басовской, сказавшей о Мехмеде: воюющий философ. Чудовищное словосочетание – и неотразимо точное. Перед нами исторический феномен, который надо долгими трудами изживать, преодолевать, прилагая все силы интеллектуальной честности. Как у лучших германских интеллигентов после 1945-го. Как у лучших наших историков, литераторов, публицистов в посттоталитарном мире.
Но это много веков спустя. В сегодняшнем календаре есть интересные переклички, обращенные не только в наши дни, но и в еще более далекое прошлое. 30 марта 1135 года – день рождения человека, известного как Маймонид, или Моше бен Маймон. Он же Рамбам, он же Моисей Египетский (ум. 1204). Это был еврейский философ, медик, математик, астроном, но прежде всего богослов, толкователь Ветхого Завета. Он был открыт всем культурам, языкам, веяниям: античным, арабским, христианским. И даже внешне был чем-то похож на того же Мехмеда II. Маймонид и наследник, и предшественник многих и многих. Он решал, например, задачу теодицеи (оправдания Бога, его всемогущества при наличии зла в мире), как и христианские теологи. И это при том, что к христианству и язычеству он был, что называется, не расположен.
Все эти вопросы и материи религиозные, светские, научные, политические прорываются сквозь историческую ткань то тут, то там. Властители множат площади и километраж своих владений, а потом... Ровно 150 лет назад, 30 марта 1867 года, дошедшая до предела своих расширительных возможностей Российская империя заключила договор с Соединенными Штатами о продаже им Аляски и Алеутских островов. Такой вот привет основателю Османской империи, извечным противником которой была Россия, близкая ей по сути...
Можно делать все эти события и тенденции основой историко-мифологических сюжетов, этакого эпоса на новый лад. Но исторический источник ценен именно ухваченным моментом, который в логику эпоса и историософии не укладывается, выламывается из нее. И даже более того: взламывает такие феномены, как работа цензуры, функционирование репрессивных механизмов, массовые заблуждения.
Вот, например, такой насквозь субъективный литературный жанр, как мемуары. Но воспоминания Александра Гладкова (1912–1976), драматурга и киносценариста, о Пастернаке, Олеше, Мейерхольде – достовернейший исторический источник. Это были люди его круга, литературного и театрального. Глазами Гладкова мы видим советских интеллигентов, которые, к счастью и к беде, не стали вполне советскими.
Или вот работы Арлена Блюма (р. 1933), библиографа, историка цензуры. И на цензуру есть исторический суд, неизбежная управа. А еще один уроженец сегодняшнего календарного дня, историк и правозащитник Арсений Рогинский (р. 1946), собирал, издавал и исследовал воспоминания крестьян-толстовцев, хронологическое изложение в которых начинается еще в дореволюционные годы, а заканчивается уже в советские, 30-е, со всеми отягчающими обстоятельствами и контекстом.
Кстати, о Льве Толстом. В его биографии сегодня тоже дата. 170 лет назад, 30 марта 1847 года, он начал вести свой знаменитый дневник. И вел до конца своих дней. Неуклонность и неустанность.
