«Кармен в моей голове» как театр побуждения к чувствованию

Образы спектакля и отвращают, и манят. Фото Батыра Аннадурдыева предоставлено пресс-службой театра «Новая Опера»

Новая «Кармен» свободна от влияния знаменитых интерпретаций. По уверению Багановой, она обратилась к первоисточнику – тексту Проспера Мериме. Однако в спектакле нет пересказа новеллы. Вообще нет линейного повествования. Есть эпизоды, названные энергично, без глаголов: «Кармен в тоске», «Кармен в маниакальном упорстве», «Кармен в мольбе», «Кармен в неистовстве», «Кармен в ярости», «Кармен в своем торжестве»…

Персонажи неслышно выходят на сцену еще до третьего звонка. Гомонящий зал даже не сразу их замечает. Тем более что на сцене полумрак. Мужчины в плечистых темных пальто и в масках для сна. Женщины в телесном трико и красных мантильях. Со стороны закрытой оркестровой ямы на просцениум набегают легкие полиэтиленовые волны. Женщины ныряют в них, и волны стихают. С прикрытыми красным кружевом лицами и белеющими во тьме телами они лежат утопленницами. Но нет, встают, подходят к мужчинам, удивительным фортелем (сколько ж они это репетировали) облачаются в красные платья и снимают с глаз партнеров маски. Теперь мужчины прозрели?

Но все происходящее все равно сон, морок. Проснувшись, не вспомнишь сюжет. Быть может, только отдельные вспышки. Вот Хосе несколько раз выкрикивает фразу из Мериме: «…ибо ненавидел этот прекрасный город с его гвадалквивирскими купальщицами». Ненавидел – прекрасный. В этом тревожащем соседстве лейтмотив спектакля. Двенадцать Кармен, двенадцать Хосе. Роковые противостояния. С человеком куда опаснее, чем с быком. Соло, дуэты, массовые сцены. И все – на невероятном телесном и эмоциональном накале. И все – главные. Никто – ни среди персонажей, ни среди исполнителей – не теряется, даже становясь иногда частью «групповых сущностей».

Хрущева и Баганова сплавили музыку и хореографию в нераздельную субстанцию, чье подчас зашкаливающее агрессивное кипение, «заплясывание до смерти» парадоксальным образом проявляет тончайшую нюансировку чувств и смыслов. И тут пятым в ряду авторов-единомышленников нужно назвать инструментальный ансамбль под руководством Павла Романенко. Находясь рядом с героями на сцене, музыканты в то же время создают атмосферу отстранения, условности. Не дают забыть: здесь – театр.

Источником вдохновения для сценографа стали архитектурные шедевры каталонца Рикардо Бофилла и знаменитая бесконечная лестница нидерландского графика Маурица Эшера. Изобретательно выстроенная Ломакиной и активно обживаемая персонажами красно-серая декорация с лабиринтом лестниц, простенков и дверных проемов не меняется, но действу придает динамику, а порой напоминает о современной механистичности, от которой, может, только темперамент Кармен и спасет…

На театральную условность работают и костюмы. Их создано больше восьмидесяти. Намеков на историзм или национальный колорит почти нет. Ну разве что мелькнут монтера да чакетилья, напомнив о доблестном тореро, или шапочка с рожками – о быке. В остальном Солодовникова предложила настоящую коллекцию haute couture. Эмансипированные платья для эмансипированных женщин. Сконструированные особым образом, сшитые из неопрена, они вроде и существуют, танцуют, живут сами по себе, но при этом делают героинь невероятно манкими и сексуальными. Не слащаво, а ля Мэрилин Монро, а жестоко, мучительно, но неодолимо привлекательными.

В этой истории жертвой пал Хосе. Множество Хосе. И в память о них в финале авторы приглашают зрителя на необычайной красоты карнавал, вдохновленный мексиканским Днем мертвых.

Что только не придет в голову. Ведь здесь – театр.