«Андрей Рублев» и «тенсегрити» как импульсы для современной хореографии

Действо в спектакле «Йорт» сосредоточено вокруг деревянных шестов. Фото Кирилла Первых/пресс-служба фестиваля

Нынешний – 13-й по счету – фестиваль Context. Diana Vishneva открылся вечером серией одноактных балетов на сцене Театра имени Ермоловой. Свои новые постановки представили армянский хореограф Рима Пипоян и Марсель Нуриев из Казани.

Идея балета «Икона» посетила Риму Пипоян во время просмотра фильма Андрея Тарковского «Андрей Рублев». По-современному поверхностно восприняв смысл Первого послания апостола Павла к коринфянам (фрагмент 13-й главы приводится в программке), хореограф попыталась показать метания семерых персонажей «между грехом и добродетелью», их путь «в поисках счастья и внутренней свободы».

В серьезности намерений постановщицу поддержал композитор Сергей Умроян, использовавший в музыкальной партитуре записи Московского синодального хора, вокального ансамбля ARIELLE, хоров Подворья Александра Свирского монастыря и Московского Сретенского монастыря. В длинные юбки и безрукавки цвета потемневшего от времени золотого оклада одела танцовщиков художник по костюмам Ирина Шапошникова.

Сценографической красной нитью балета стал канат – в первой мизансцене зритель видит персонажей, в напряжении тянущими его из-за кулисы. То ли это метафора тяжкой жизненной ноши, то ли привязан он к языку символического колокола где-то там, в недосягаемых высях (колокольный звон в партитуру тоже вплетен). То ли вериги, то ли нить судьбы, то ли душащие грешников змеи, а то и вовсе пуповина, соединяющая земное с космическим. Можно долго плутать в лабиринте культурных аллюзий и ассоциаций, тем более что собственно хореография пищи для воображения дает немного. Как нередко случается, азбука contemporary подменяет пластическую образность, а упражнения на сжатие-расслабление – рассказ о борьбе греха и добродетели. И даже самая динамичная из сценических мизансцен, диагональная, на которой построен весь балет, не рождает внутреннего движения, динамичной драматургии.

Сценографическая красная нить есть и в спектакле «Йорт» Марселя Нуриева. Действо сосредоточено вокруг длинных деревянных шестов, которыми манипулируют пятеро исполнителей.

Вслед за вполне понятным объяснением, что слово «йорт» в переводе с татарского означает «дом», а в расширительном смысле – «народ», «родовая земля», в программке ведется разговор о термине «тенсегрити», о взаимодействии и целостности структур, влиянии смещения одного элемента на конфигурацию общего и т.д. и т.п. Текст слишком развернутый для программки, но абсолютно недостаточный для хотя бы приблизительного проникновения в суть.

При желании любой может погрузиться в захватывающую историю «тенсегрити», зародившегося еще в недрах русского авангарда, охватившего мир и пришедшего ныне через архитектуру и музыку аж в мануальную терапию и соматические дисциплины. Но что же видит на сцене непредупрежденный, а значит, невооруженный зритель, не избороздивший перед спектаклем просторы интернета?

Первая мизансцена вызывает в памяти картину Виктора Васнецова «После побоища Игоря Святославича с половцами». Конечно, никаких шлемов и кольчуг. Только пронзенные копьями тела (художник по костюмам Юлия Лебедева облачила исполнителей в длинные, невыраженного цвета одеяния, чем-то схожие с костюмами из «Иконы», но с рукавами). А дальше – отлично выработанные человеческие тела исполняют функцию эластичных элементов (для тех, кто поинтересуется все же сутью тенсегрити), а всевозможные манипуляции и игра с элементами жесткими, то бишь деревянными, шестами превращают последние то в дом, то в путь, то в посох слепца, то в палку дзё, а то и в частокол с насаженными головами.

Занимательно. Так бы и разгадывать бесконечные ребусы. Но обволакивает, затягивает музыка. Композитор Сугдэр Лудуп использовал аутентичные инструменты, горловое пение, звуки костра и степи. Простота и подлинность. Тут тебе и дом, и народ, и геном, и история, и судьба.