Дарья Курдюкова
Журнал «Столица и усадьба» был щедро иллюстрирован картинами современных художников.
Фото со страницы Музея русского импрессионизма во «ВКонтакте»
Проект «Журнал красивой жизни», сделанный директором Музея русского импрессионизма Юлией Петровой и специалистом выставочного отдела Ольгой Юркиной, – выставка каникулярная. Рассказ о первом российском глянцевом журнале «Столица и усадьба», чья жизнь началась накануне Первой мировой войны и закончилась в 1917 году, вместил почти 100 работ из 44 музеев и 14 частных собраний. На стенах оказались произведения, которые были в журнале воспроизведены или упомянуты. Спецпроект на третьем этаже переводит стрелки красивой жизни на современное искусство.
Солнечный луч щекочет репродукцию «Спящей Венеры» Джорджоне-Тициана на светлой стене. Это все, что есть на картинке Екатерины Гольдингер. Это лучшее, то есть самое безусловное с точки зрения вкуса, что есть на выставке. Приемная дочь в семье врачей Окуньковых-Гольдингеров, живописи она училась в частном порядке, в том числе у Леонида Пастернака, и кому-то больше известна как искусствовед Пушкинского музея, где работала в 1920–1930-х. Но живописью Гольдингер занималась всю жизнь, выставки – отдельная часть ее биографии.
«Столица», «Усадьба в прошлом и настоящем», «Старый Петербург», «В зрительной зале», «Туризм», «Художественные выставки», «Портреты старые и новые» – выставочные разделы следуют журнальным рубрикам. В какой-то степени в издании речь шла и о литературе. А еще там печатали беззлобные шаржи, в том числе известного отнюдь не беззлобными карикатурами на Дягилева и Тенишеву Павла Щербова. Все вместе подавалось легким слогом необременительной светской приятственности. Издатель Владимир Крымов лавировал, обходя острые углы современности и, судя по всему, приравнивая эстетическую свободу к отсутствию стилистической выдержанности. В щедро иллюстрированных номерах «Столицы и усадьбы» являлись портреты откровенно салонные, часто с простодушием проскакивающие грань безвкусицы, – и одновременно театральные эскизы мирискусников Бакста или Добужинского. Когда видишь скопление тел и лиц-масок «В парижском кафе» циника Бориса Григорьева или кубофутуристические изломы в «Фантазии» Георгия Якулова – те выглядят скорее иноплеменниками, безуспешно пытающимися расшевелить хоть столицу, хоть усадьбу.
В журнале нашлось место и старой аристократии, и новой элите, и определенным представлениям о народной жизни. На открывающем выставку парадном портрете Виктора Штембера – правнучка Николая I и Жозефины Бонапарт, урожденная графиня Богарне, баронесса Дарья Евгеньевна Гревениц. Организовав санитарный отряд в начале 1917-го, она уехала на австрийский фронт. Приветствуя Февральскую революцию, в октябре отправилась в Германию, приняв баварское подданство, однако через год вернулась и работала в библиотеках. В 1927-м стала гражданкой СССР, спустя 10 лет была расстреляна… Портрет Штембера, сперва привечаемого старой аристократией, а потом и вплоть до его смерти в 1921-м – революционерами и партийцами, создан в 1912 году. Сведения о дальнейшей судьбе баронессы корректируют отношение к изображенной, но к живописи – вряд ли. Штембер сплел все со всем, здесь есть пейзажный задник а-ля Боровиковский и есть приличествующий парадному формату шпиц, одним глазом спящий, вторым же поглядывающий куда-то в сторону (в журнале даже завели отдельную рубрику «Наши любимцы», к счастью, обойденную вниманием выставки). В том же направлении, куда смотрит усыпанная розами томная хозяйка. Взгляд отдыхает на портрете девушки, возможно, дочери некоего судьи Смирнова, написанном Петром Келином без роскошеств костюма и обстановки, но с обаятельной непосредственностью позы и лица. В почерке пока еще угадывается вкус учителя – Серова (среди учеников самого Келина будет, с одной стороны, Маяковский, с другой – Иогансон) и совсем не угадывается будущая метаморфоза, которая приведет Келина в том числе к изображениям вождей.
Отдыхает взгляд недолго и снова упирается в Штембера. Безвестную обнаженную рецензент «Столицы и усадьбы» Сергей Кондаков, приемный сын знаменитого искусствоведа Никодима Кондакова, окрестил «Роковой» с загадочным взглядом огромных голубых глаз». С уверенностью не скажешь, чем именно он пленился в модели, во всяком случае стараниями художника и на беду выражение этих остекленевших глаз с изящным телосложением сочетается комически.
Издатель Владимир Крымов и сам вырвался в новую элиту. Семья не отличалась достатком, так что капитал он сколотил, работая торговым посредником в фирмах родственников. Редакционный же опыт получил в «Новом времени». Манила его не только мечта о красивой жизни – Крымов был обуреваем идеей вступить в «Английское собрание», закрытый клуб, еще со второй половины XVIII века аккумулировавший creme de la creme общества. Журнал, хотя и сочетавший вещи чересчур разнородные, хотя и рекламировавший не только FIAT, но и беллетристику своего издателя, – если и не отличался особой интеллектуальной или эстетической изысканностью, зато мог похвастать полиграфией, ради которой Крымов не жалел средств. А главное, сбылась мечта: при принятии в клуб не оказалось ни единого «черного шара».
Похоже, кураторы относятся к вкусовой вакханалии изучаемого предмета с изрядной долей иронии, то и дело сбивая интонационные регистры юмором сопоставлений. Начиная афишей, с которой ряженая в народном костюме дивится чадящему Ленинградскому проспекту, – и вплоть до обложки каталога, с которой, оголив плечи и поджав губы, взирает Зинаида Штильман. Под обложкой обнаруживается, что модель была одарена любвеобильностью, пять раз ходила замуж, а язвительности Лили Брик, действительно ли она живет с мужчинами ради денег, парировала: «А что, Лиля Юрьевна, разве даром лучше?» Из разных разделов друг на друга смотрят старинные усадебные комнаты, псковская древность, нефтехранилища Баку (у Анны Остроумовой-Лебедевой) и жаркий Капри, светские львицы, крестьяне и, к примеру, балерина Евгения Лопухова, еще в 1915-м выведенная Федотом Сычковым не хуже будущих ударниц труда.
Само попурри из «столично-усадебных» иллюстраций – ставка на шутку, местами на утрирование и часто – на дистанцию. «Есть ступень культурности... начиная с которой художник умеет отличать обнаженное от пошлого» – слова, появившиеся в одном из журнальных выпусков, теперь подверстали к махине Виталия Тихова с плещущимися среди березок дебелыми купальщицами. Одной из необычных находок стала «Хозяюшка» Анастасии Ухановой, примечательная не столько натюрмортом с россыпью даров земли, сколько вдруг передающим из русской глубинки привет Дюреру зайцем, которого художница могла видеть, путешествуя по Европе. О вкусах не спорят. Но тут очень хочется.
