Блеск и элегантность

Фото Веры Журавлевой

Французский маэстро и прославленный русский коллектив представили Скрипичный концерт Брамса и «Фантастическую симфонию» Гектора Берлиоза. Солировал Павел Милюков.

Клеман Нонсье, этот обаятельный кудрявый молодой человек худощавого телосложения, с непропорционально длинными руками и по-французски активной мимикой стремительно ворвался в российскую музыкальную жизнь в 2022 году. Тогда он получил II премию Первого Международного конкурса пианистов, композиторов и дирижеров имени Рахманинова. Последовало приглашение выступить вместе с симфоническим оркестром Мариинского театра. После него состоялись выступления Нонсье с различными московскими и региональными коллективами. Запомнился в его интерпретации раритетный «Почтальон из Лонжюмо» Адольфа Адана в Новой Опере — в июле этого года дирижер снова исполнит оперу, теперь уже в полноценной сценической версии. А 27 и 28 июня он продирижирует репертуарной «Кармен» театра в постановке Юрия Александрова.

В интервью француз неоднократно признавался, что абсолютно искренне интересуется русской культурой, что «русский мир стал его частью» (кстати, Нонсье старательно изучает наш язык). Артист хочет «как можно крепче поддерживать культурные взаимосвязи между русской и французской культурами». И в музыкальном плане сопоставить эти две школы было бы интересно — так что ждем от Нонсье русско-французского концерта, где можно было бы эффектно расположиться какому-нибудь симфоническому произведению Клода Дебюсси и, например, «Шехеразаде» Римского-Корсакова, тем более что сам дирижер отмечает это сочинение, как одно из любимейших.

А пока Клеман представил столичной публике программу из сочинений Брамса и Берлиоза.

В Скрипичном концерте — насквозь лирическом, Нонсье не только создавал прекрасную звуковую «подушку» для Павла Милюкова, но и вел живой музыкальный диалог, перекличку с солистом. Это было равное партнерство двух личностей и музыкантов. К немецкой строгости, рациональности Брамса Нонсье добавил щепотку французской грации — и знаменитый Концерт заиграл витальными красками.

Милюков, конечно же, почувствовал энергию коллеги и оставил в стороне все шаблоны исполнения этого Концерта, насытив его подлинной чувственностью и естественным романтизмом. Внешняя сдержанность и сосредоточенность скрипача выгодно подчеркивала эмоциональную палитру красок его интерпретации.

Показом незаурядных возможностей дирижера стала «Фантастическая Симфония» Берлиоза, исполнение которой ожидалось с особенным интересом и нетерпением – все-таки это одна из знаковых партитур французской музыкальной традиции.

Такое, казалось бы, избитое и перегруженное различными трактовками произведение под чуткими руками маэстро Нонсье обрело второе дыхание. Русские музыканты, даже самые маститые, частенько утяжеляют эту партитуру, вкладывая в нее все свои знания симфонической музыки последующих времен, из-за чего Берлиоз, порой, становится похожим, например, на Чайковского.

Но когда за французскую музыку берется молодой, не заматеревший представитель этой нации, то публика может ожидать открытий. Что и произошло: привычный русский размах ГАСО уступил место чистоте стиля, хрупкости и акварельности красок. Создавалось ощущение, что слушаешь европейский коллектив.

Первая часть «Мечтания. Страсти», которую порой многие капельмейстеры трактуют слишком драматично, Нонсье исполнил на полутонах, даже чуть отрешенно. Полетность музыки, в которой моменты чистейшего лиризма сочетались с более страстными эпизодами, вызвала ассоциации с сюжетом знаменитого балета «Сильфида» Филиппо Тальони, созданного на два года позже «Фантастической». Все коллизии сюжета каким-то удивительным образом легли на первую часть симфонии, и под эту музыку можно было легко вообразить и волшебный лес с крылатыми существами на деревьях, и Джеймса, накидывающего шарф на Сильфиду, и ее смерть… И почему бы не представить в этих ролях Берлиоза и Генриетту Смитсон, которую композитор, как и Джеймс, пытался пленить своей любовью и мечтал никогда не отпускать?..

Нонсье показал себя как истинный романтик, тонко чувствующий природу стиля Берлиоза и во второй части — «Бал». Здесь дирижер словно опытный оператор перемежал общий план (картина зала, усеянного публикой, танцующей вальс) и крупный план (портрет той самой возлюбленной).

«Сцена в полях» с ее пасторально-задумчивой перекличкой английского рожка и гобоя, постепенно нагнетаемым внутренним состоянием героя удалась дирижеру особо — дифференцированность эпизодов, которая часто мешает выстроить целое, у Нонсье сложилась в единый пазл.

В «Шествии на казнь» француз блестяще уловил театральность музыкальной природы Берлиоза, сопоставив мрачное звучание первой темы и эффектный, помпезный марш духовых.

Пятая часть, «Сон в ночь шабаша» напрочь была лишена какой бы то ни было аффектации или позерства: тончайшая проработка динамики, огромная работа оркестрантов над фразировкой превратили финал не в гротескно-фантастическую картину «бала нечисти», а в изысканно оркестрованную, балетную сцену.