Владимир Дудин
В этот вечер должны были звучать арии из популярных опер. Но Валерий Гергиев изменил программу. Фото предоставлено пресс-службой Мариинского театра
Меццо-сопрано Екатерина Семенчук и бас Ильдар Абдразаков приняли участие в исполнении Реквиема Верди. Этот вечер маэстро Валерий Гергиев посвятил памяти жертв теракта в «Крокус Сити Холле».
Знаменитые солисты, любимцы публики должны были в тот вечер петь арии и дуэты из итальянских опер. Но случился теракт в «Крокусе», и песни радости пришлось заменить на песни печали. К счастью, в мировом музыкальном каталоге за много веков собрался огромный корпус сочинений и по самому грустному поводу. Да и что такое музыка в целом, как не возможность избывать меланхолию жизни и смерти, возможность слушать ушедших и говорить с ними? Последние годы жизнь так сурово приучила нас к потерям, уходы близких и далеких превратились в нечто обыденное, повседневное, скорбь словно притупила и очерствила людей.
Джузеппе Верди начал его писать к годовщине смерти Россини, затем умер писатель Алессандро Мандзони, и посвящение Реквиема «удвоилось». Италия провожала Мандзони со всеми почестями, а потому Реквием Верди сразу стал национальным достоянием. Его большой популярности в немалой мере способствовали неканоничность и по-вердиевски независимое дыхание музыкального текста, плоть от плоти оперного, где опероманской публике слышалось все слишком родное и знакомое по «Аиде», «Дон Карлосу», «Силе судьбы»… В этом Реквиеме биение жизни чувствуется куда больше, чем дыхание смерти: он написан для живых, для памяти, для борьбы.
Композитор осчастливил партиями четыре своих любимых голоса – сопрано, меццо-сопрано, тенора и баса. Для баритона в этом классическим квартете моцартовского образца места не хватило, а потому это отсутствующее оперное амплуа можно счесть здесь за отсутствующую фигуру Человека, которого оплакивают четыре вышеупомянутых голоса. В своем сочинении Верди, конечно, молит, как и полагается, даровать ушедшим вечный покой – Requiem aeternam dona eis Domine, но только покоя как будто нет – есть отчаяние, есть вопль, есть боль, есть крик живых о том, как хочется жить, как безжалостно отняли у живых того, кто еще совсем недавно был рядом. Об этом и дирижировал Валерий Гергиев, об этом пели солисты, хор, об этом играл оркестр Мариинского театра. О пожирающем пламени идет речь в Dies irae: эта часть начинается с ударов в оркестре и словно врывающихся из разверзшейся преисподней языков разбушевавшегося огня. В этот раз – с особой беспощадностью. Гергиев не жалел красок и жестов.
Верди дает понять, что строит музыку этой заупокойной мессы на контрастах между приятием факта смерти и невозможностью с ним смириться: именно так сталкивается Dies irae («День гнева») с Kyrie eleison («Господи, помилуй»), где солисты, распаляясь в молении, словно бередя незаживающую рану, взывают к Богу. Очень эмоциональная партия сопрано далась с большим трудом Ирине Чуриловой, которая в последнее время поет в Мариинском очень много, соглашаясь закрывать самые сложные драматические роли. Непросто было дышать и тенору Сергею Скороходову, который к концу длинных фраз словно задыхался.
Но рядом с ними были два столпа, крепко стоявших на земле, – бас и меццо-сопрано. В голосе Ильдара Абдразакова было слышно, как ему больно и тяжело, но как он по-отечески превозмогает эту боль и несет свой музыкантский оперный крест. Его участие в этом Реквиеме было чрезвычайно важным голосом мира во всех смыслах. Певец, кого еще недавно были готовы боготворить в Европе, называя «первым басом мира», сегодня лишился многих контрактов, от чего его российские поклонники, конечно, лишь приобрели, но трещина по душе певца, конечно, прошла. Благородство, культура, высочайший эмоциональный интеллект звука Ильдара, его фантастическая настоящая итальянская школа, питающая каждую «клетку» партитуры, всякий раз поднимают этот Реквием на уровень лучших исполнений. Екатерина Семенчук, неустанно поражающая и удивляющая поклонников каждым своим выходом на сценах Петербурга и Москвы, и в Реквиеме показала, что такое своя интонация, свое слово, своя творческая и исполнительская воля. Она пела, соединив в голосе строгость, отрешенность, взяв в стальной кулак вулканические, разрывающие эмоции. Было слышно, как подставляет она свое плечо страдающей сопрано, готовая подхватить ее партию и спеть за двоих. Одной из тихих кульминаций Реквиема стал Agnus Dei, в котором Екатерина пела безыскусную тему умышленно обестембренно, прямым звуком, как на духу, коль скоро речь шла об Агнце Божьем.
Мы живем в эпоху, когда уже мало чем можно удивить, но выступления Екатерины Семенчук в Мариинском театре – из того ряда. На них нужно приезжать, как ездили на великих актрис МХАТа или БДТ. Сегодня ей нет равных на оперной сцене по части исполнительской свободы, чести и честности, заоблачно художественной правды. То, как смело и беспощадно она разбирается с грехами своей героини в «Макбете», не могут себе позволить даже некоторые драматические актрисы, потому что у них нет в арсенале роскоши оперного пения и интонирования. «Макбет» Верди – один из лучших спектаклей Мариинки – был поставлен выдающимся Дэвидом МакВикаром на исторической сцене театра. В балетной пантомиме третьего акта в момент видений Макбета, когда дети ведьм, играя в жмурки, подносят леди мертворожденное дитя в гробике, Екатерина Семенчук воспроизводит немую гримасу с картины «Крик» Мунка. Удивительно, но и в «Макбете» Верди звучат слова Requiem aeternam – «Вечный покой» в тот момент, когда обезумевающая от патологической сладости кровавых преступлений героиня увещевает своего супруга: «Мертвых не бойся, страшись живых».
Санкт-Петербург
