Георгий Ковалевский
Последнее действие происходит в казематах замка Сант-Анджело в Риме. Фото Никиты Чунтомова предоставлено пресс-службой театра
Опера Джакомо Пуччини «Тоска» стала первой премьерой этого года в Пермском академическом театре оперы и балета им. П.И. Чайковского. Молодой режиссер, выпускник Петербургской консерватории Федор Федотов поделился своим видением известного шедевра.
Согласно всевозможным рейтингам «Тоска» сегодня входит в число самых исполняемых опер в мире. Ровесница XX века (первое представление «Тоски» прошло в Риме 14 января 1900 года), словно предчувствуя мрачные бездны этого столетия, опера собрала в себе ситуативные модели, будоражащие умы зрителей во все времена: любовь, ревность, политика, насилие и коварство. Жестокий любовный треугольник, в который оказываются вовлечены певица и артистка, пылкий художник и полицейский-садист, заканчивается гибелью всех его участников. Рукой мастера Пуччини отсекает из драмы забытого ныне Викторьена Сарду все лишнее, выпаривая настоящий концентрат с предельно насыщенным вкусом. Подобная драматургия обычно подталкивает режиссера к шаблонным ситуативным ходам (при должном уровне музыкального исполнения грамотной расстановки мизансцен будет вполне достаточно), создавая при этом сложности, так как любая чрезмерность и пережим все превращают в фарс. В условиях современного театра на помощь постановщику в случае с «Тоской» легко может прийти демон иронии, но, к счастью, в Перми не стали повторять нашумевший случай с «Кармен» Константина Богомолова, а представили вполне традиционный спектакль, приправленный интересными находками, усиливающими мощный музыкальный резонанс.
Разделенная по вертикали надвое сцена: сверху экран, на котором во время первых аккордов появляется надпись: «Рим. Центр современного искусства. 17 июня 2049 года», снизу перемещающийся по просторной коробке сцены оператор, ведущий съемку – прямую трансляцию происходящего. Футуристический концепт, однако, нарочито сбивает с толку, следующее, второй действие, проходит уже в атмосфере фашистской Италии образца 1937 года, а финал приходит к задуманной изначально у Сарду и Пуччини исторической точке – 18 июня 1800 года. Размещенные в буклете «пять тезисов о многомировой интерпретации» знакомят зрителя с концепцией параллельных вселенных, однако даже и без такого пояснения идея работает. Из ближайших аналогов, конечно, вспоминается «Облачный атлас» Вачовски, с его идеей скачков в пространстве и времени.
Сценограф и художник по костюмам Лариса Ломакина (постоянный соавтор Константина Богомолова) для каждого из действия создала свой образ, достаточно емкий, при этом не отвлекающий излишними ненужными подробностями. В первом и третьем действиях – это кирпичная стена справа, сложенная из блоков стена слева и проход в глубине. Во втором, в кабинете Скарпиа, – стилизованная под 1930-е годы глухая «дубовая стенка», отсекающая задник. Экспозиция Центра современного искусства дополнена переливающимися всеми цветами радуги неоновыми вывесками-рисунками и иллюстрирующей отдельные реплики анимацией на экране. Мрачная атмосфера логова начальника полиции передана в том числе и через бытовую конкретику (стулья, вешалка, печатная машинка, наконец, накрытый скатертью стол, за которым Скарпиа произносит свой знаменитый монолог о том, что он воспринимает мир как большую трапезу, где хотел бы попробовать все блюда). Тюремная камера в финале – реприза сценографии первого действия, но лишенная пульсирующего светового мерцании Центра современного искусства.
Костюмы также имеют свое значение. Красные платья Тоски (в заключительной картине своими оборками внизу платье напоминает театральный занавес), белая рубаха Каварадосси, серая, мышиного цвета униформа Скарпиа и его приспешников, Появившись в конце первого действия, начальник полиции сразу вносит определенный дисбаланс в визуальный образ, словно «утаскивая» героев в свои владения. А добившись мнимого согласия Тоски на любовную связь, он снимает мундир, словно панцирь, и, оказавшись незащищенным, получает от Тоски сначала колющее ранение в печень, а затем и контрольный выстрел в упор. Особо подчеркнуты белые, футуристические одеяния «китайских туристов», посетителей «музея», надевших очки дополненной реальности (во втором действии эти же «туристы» видны в трансляции, позади поющей за сценой героини).
Художник по свету Иван Виноградов с помощью прожекторов очень удачно комбинировал пространство, то сгущая, то, напротив, высветляя краски. Художникам по видео (Валерий Ершов, Михаил Мясников, Алан Мандельштам) пришлось решить нетривиальную задачу совмещения комбинированных съемок и «живой» трансляции происходящего. Опробованный еще на премьере «Дон Жуана» в конце 2020 года метод крупных планов поющих артистов в «Тоске» оказался вполне рабочим. Мизансцены внизу дополнялись специальным образом монтируемым видеорядом, так что возникал диалог живого и проецируемого. Фигура маячившего в первом действии оператора во втором и третьем оказалась убрана – и это было очень хорошо.
Одно из несомненных достоинств режиссуры Федора Федотова заключается в том, что практически нигде действие на сцене не мешало слушать музыку. Менее удачными оказались массовые сцены – «дискотека будущего» на последних минутах первого действия (дескать, негоже быть опере без балета, и если не классические па, то хоть так) и смешно марширующие «солдатики» в парадных белых мундирах, идущие расстреливать строптивого кавалера Марио. Что касается сольных номеров, то тут режиссер дал артистам спокойно спеть свои хиты, будь то прижатая к стенке Тоска, смотрящий ввысь Каварадосси или Скарпиа, прижимающий алую розу к груди, словно Хосе в своей «арии с цветком».
Оба премьерных состава достойно справились с поставленными режиссером задачами, хотя каждый из них раскрыл разные грани героев. Тоска у Зарины Абаевой получилась темпераментной, страстной и страдающей (первые ноты арии из второго действия прозвучали невероятно трогательно). Анжелика Минасова представила больше капризную актрису, увлеченную своим искусством, искренне недоумевающей, как она могла вдруг вляпаться в такую неприятную историю. Каварадосси у Дмитрия Шабетя, певшего в первом составе, также оказался более импульсивным и резким, тогда как Борис Рудак больше проявил благородную сдержанность. Настоящим героем первого вечера стал Энхбат Тувшинжаргал, явивший в Скарпиа образ лютого деспота и грозного хищника. Его стройные, чеканные, с металлом в голосе фразы вызывали оторопь. Начальник римской полиции в исполнении Александра Краснова получился больше философом, легко объясняющим самому себе мотивы своих действий.
Стоящий за пультом в оба премьерных вечера Тимур Зангиев добился от оркестра необходимой стройности и слаженности (хотя, к сожалению, не везде валторны и виолончели показали себя в лучшей форме). Взятая им с самого начала острая и резкая манера дирижирования (первые аккорды буквально обрушивались на зрителей) позволяла четко координировать звучание оркестра с солистами и хором, так что синхронности могли бы позавидовать отдельные столичные театры. Дирижер отлично чувствовал темпоритм, придавая с помощью музыки печальной истории певицы и художника действительно вневременной контекст.
Пермь–Санкт-Петербург
