Дарья Курдюкова
Дивный танец. Неизвестный мастер по гравюре Маркантонио Раймонди. Танец фавнов и вакханок. XVI век
Британский историк искусства Фрэнсис Хаскелл умер в 2000 году. Тогда же вышла его последняя книга «Эфемерный музей. Картины старых мастеров и становление художественной выставки». Ее русский перевод появился в 2022-м благодаря Европейскому университету – это вообще первая переведенная на русский книга Хаскелла. На других языках его исследования – например, «Патронов и художников» – уже переиздают. Профессор Хаскелл коллекционировал искусство. От любимых им итальянцев до всех-всех-всех. В 2014–2022 годах его вдова Лариса Салмина дарила гравюры Ильдару Галееву, основателю «Галеев Галереи». Теперешнюю выставку в фонде In artibus курирует Анна Корндорф.
Советское искусство «оптимистически отражает нашу советскую действительность». Эта фраза была пущена в ход, то есть в статью, молодым эрмитажным специалистом по итальянскому рисунку Ларисой Салминой после двух «промывок мозгов», когда в 1962-м упрямой волей Хрущева она внезапно стала комиссаром советского павильона на Венецианской биеннале. Вся ситуация была, в сущности, случайным уравнением. В смысле идеологической подготовки – поскольку первый музейный чиновник о главной черте советского искусства несведущей девушке сообщил, что оно отражает советскую действительность, а второй – что главное в этом искусстве – оптимизм. В плане комиссарства это случайное уравнение, потому что в какой-то момент генсеку на стол легли три документа. О том, что для перевоза тела неожиданно скончавшегося в командировке в Швеции пожилого искусствоведа нужен дорогой цинковый гроб. О том, что комиссаром в Венеции предложено отправить другого, чуть менее возрастного, искусствоведа. И о просьбе командировать в Париж 30-летнюю Салмину. Хрущев рассудил практически – Салмину вместо Парижа отправили с вагоном советского искусства в Венецию.
По дороге вагон в какой-то момент пропал: как выяснила уже в Праге перепуганная Салмина, он ушел вперед и оказался в Австрии. Таможенники встречали ее потом словами: «Где эта фройляйн, потерявшая вагон?» Но главное было не в биеннале, а, как всегда, в случайности. К молодой комиссарше привели на светское знакомство англичанина Хаскелла, и они проговорили много часов о другом, не советском, искусстве.
«Атрибуция Джованни Беллини может быть правильной», – написала однажды Салмина Хаскеллу. Советской девице собираться замуж за иностранца – значит в музее ловить косые взгляды коллег, дома говорить по прослушиваемому телефону и шифровать письма (Беллини означал идею о свадьбе), а главное, поставить на уши органы. Помог культурный атташе СССР в Лондоне, с которым был знаком отец жениха – балетный критик, директор Королевской школы балета Арнольд Хаскелл, еще в 1935-м с Вальтером Нувелем выпустивший первую монографию о Дягилеве. В 1965-м все наконец срослось. В Оксфорде Фрэнсис Хаскелл получил пост профессора, а Салмина стала хранителем Эшмолеанского музея, опубликовав каталог российской части его собрания.
Ильдар Галеев появился в этой истории уже после кончины Хаскелла. Они познакомились с Салминой на аукционе: время от времени она приобретала что-то для музея, он тогда работал экспертом в одном из аукционных домов. В какой-то момент он стал ей помогать с аукционно-музейными делами.
Теперешний выход в свет части собрания Хаскелла, оказавшейся в Москве, – прежде всего повод рассказать историю, она даже интереснее материала. Часть ее представлена в экспозиции, еще часть – в каталоге. Другой момент – показать индивидуальность коллекции, собиравшейся не (с)только по вершинам и не систематически «только о…». Здесь есть оттиски любимого Хаскеллом Кастильоне, Сальватора Розы, есть безвестный почитатель гравера Рафаэля – Маркантонио Раймонди, по следам Раймонди сделавший оттиск с пляшущими вакханками и фавном, простодушными, но обаятельными. Есть Пиранези с густонаселенным фронтисписом к «Римским древностям». Есть Карел Дюжарден с кабанами у заборчика, а бок о бок – анонимный оттиск, вдохновленный пастушеской идиллией ван де Велде. Есть Остаде с художником в типичном голландском интерьере и Жак Калло с листом из цыганской серии. Есть работы Одилона Редона, Андерса Цорна, Макса Либермана и Кете Кольвиц.
Особняком сейчас оказался небольшой живописный портрет Михаила Доброклонского, в 1900-х написанный Александром Маковским. Выпускник Училища правоведения, связавший жизнь с историей искусства, в блокаду замещавший в Эрмитаже уехавшего директора Орбели, Доброклонский был учителем Салминой и подарил ей этот портрет. Она мечтала, чтобы картина попала в Эрмитаж, но, как пишет Галеев, в музее портретом своего знаменитого сотрудника не заинтересовались. Собрание Хаскелла Лариса Салмина распределила по разным институциям. Гончарова (ее ранняя работа висела в гостевой комнате) и русская часть коллекции вместе с библиотекой отправились в Эшмолеанский музей. Итальянская, французская части и картины фон Штука были распределены между Национальной галереей (туда же был передан архив Хаскелла) и Британским музеем. Но у Хаскелла не оказалось гравюр, которых бы не было в этих собраниях.
Еще одна группа экспонируемых теперь оттисков – отпечатки такого рода: рассказ об Одиссее, гравированный Теодором ван Тюльденом по оригиналу Приматиччо и Никколо дель Аббате. Или гравюра Антуана Луи Романе, созданная по рисунку Ванденберга, в свою очередь, сделанному со знаменитого портрета Карла I кисти ван Дейка. Или вот Персей, который не устает спасать Андромеду – стараниями мастера Була, опиравшегося на рисунок Тенирса Младшего, сделанный с картины Доменико Фетти. Такие оттиски отражают дух времени, тиражировавшего то, что пришлось по вкусу. Вокруг них – имена, мало что говорящие широкой аудитории и нуждающиеся в комментариях, как это принято делать в музеях. На контрасте с припаданиями к античным истокам, пастушескими идиллиями и т.д. сюда удачно вписан раздел с английской и французской (включая Домье, но не только) карикатурой, социальной и политической. Коллекция Хаскелла бежала жестких рамок и ветвилась порой непредсказуемо для стороннего взгляда. Словом, жила.
