Человеческие раскадровки Александра Бородулина

Александр Бородулин. Timeless. Фото предоставлено пресс-службой Музея АРТ4

Войну Йом Кипур Александр Бородулин снимал по заказу Time, тогда он еще мечтал работать в горячих точках. В музее пишут, что эти снимки показаны в России впервые. Даже если это не совсем так – кое-что, кажется, привозили на бородулинскую ретроспективу 2010 года, – сейчас они воспринимаются совсем иначе, чем 14 лет назад. Их немного, часть их повторяется, будучи перевернутыми вниз головой, тела убитых, смешавшиеся на монохромных фотографиях с пейзажем, – это жутко. Ричард Аведон, которому показали бородулинский репортаж, советовал распечатать снимки в человеческий рост и перевернуть: это будет ракурс убитых. В рост их теперь не распечатали, но по ходу движения мир – и горизонт – действительно переворачиваются.

Бородулин пишет, как после той войны понял, что не вписывается «ни в одну парадигму этой действительности» и чувствует себя посторонним. Нынешние «Посторонние» устроены «россыпью» разделов, внутри которых, в свою очередь, размещены «россыпи» снимков из совершенно разных географических точек и цивилизаций, будь то Нью-Йорк, куда фотограф эмигрировал в 1974-м, Париж, где осел в 1980-м, или Москва, куда он вернулся в 1988-м, чтобы по заказу Playboy сделать проект «Женщины России». Он приобрел скандальный флер, но, говорят, оказался самым дорогостоящим и успешным в истории журнала. Отцовские сюжеты обрамляют крошечный зал с эмоциональными картинками и граффити сына Александра Бородулина, 13-летнего Льва.

Серия «Пляж», показанная противоположностью открывающей экспозицию войне Судного дня, оставлена на финал. Это другая панорама человеческого мяса, увиденная в Кони Айленд, но географические координаты могли быть любыми. Растопыренные конечности не очень стройных и пока вполне стройных тел, нудисты, влюбленные, дети и старики, почти одинаково неуклюже, зато с негой подставляющие или прячущие тела от солнца: беззаботность сезонной забавы оказывается еще и обратной стороной краткой беззащитности людей, обнажающих не только себя, но, например, и внутрисемейные роли. Как у немолодой пары, в которой не сразу разберешь, где жена и где муж и кто кого выводит на сушу. Фотограф видит серию философской, а свою задачу в целом – поиском «неких зияющих пустот, когда тебе открывается подложка нашего мира».

Чем разительнее контрасты жизни, тем правдоподобнее ее стоп-кадры. И пока в СССР вечно улыбаются неизвестно чему счастливые пионеры, старики пытаются свести концы с концами, а на прилавке штабелями навалены какие-то пачки «Росмясорыбторг» и сливочные стаканчики с не менее сливочными розочками, где-то идут fashion-съемки и кипит клубная жизнь.

В модную индустрию Бородулин попал благодаря просьбе жены Лимонова Елены Щаповой: решив стать моделью, та попросила помочь с портфолио. Дальше будут съемки и для Dior, и для Kenzo, и много для кого еще – бородулинские слова о том, что фэшен-фотографию он считает игрой, где есть только красота и ему это нравится, в конце концов подкупают честностью. Нравится – и хорошо. Длинные ноги, сногсшибательные ракурсы, нарядная девушка, залегшая в кустах сада Тюильри, – эффектность программируется, и это то немногое, что можно противопоставить реальной жизни. Бок о бок с модой – а Бородулин любит вспоминать роман с моделью Джией Каранджи, и их селфи напоминает о молодости и красоте, которая для умершей в 26 лет Каранджи прервалась слишком рано, – бурлят клубы. Там Роман Полански, Энди Уорхол и все-все-все. Или всё-всё-всё, с накалом чувственности, с переменой гендерных ролей, да и всяких ролей, когда человек оказывается «в образе» и когда даже угар, в общем, не обезображивает картинку. Потому что он тоже – часть панорамы, раскадровки жизни.