В Театре на Покровке – тихая революция

За пределами квартиры – Москва, и на улицах воюют. Фото Елены Макаровой

Театр Сергея Арцибашева, как именуют чаще всего, камерный Театр на Покровке, второй сезон работает с новым главным режиссером Михаилом Милькисом. Назначение свершилось тихо и, кажется, вовремя.

После смерти Арцибашева театр долгое время возглавлял режиссер Геннадий Шапошников, теперь он служит в Ростовском театре драмы. На Покровку при нем пришло много молодых актеров из Щукинского училища, где он преподавал. Сегодня труппа видится сильной, интересной по типажам, разной по поколениям, серьезной по своим профессиональным возможностям, но в силу суммы обстоятельств за последние годы затмившейся внутри театральной Москвы, даром, что расположение театра самое центровое. Произошло это, думается, из-за замыкания театра на самом себе, на первом этапе его взлета при основателе. Шапошников в эти годы продолжал намеченную линию, визитные карточки труппы до сих пор – это спектакли по классике из наследия Арцибашева («Женитьба», «Горе от ума» и т.д.). Сменивший его на должности Михаил Милькис и человек иного поколения, и выходец другой театральной школы, за плечами которого Школа-студия МХАТ и стажировки у ведущих мэтров режиссуры, соединяющих прошлое и будущее театра, – Валерия Фокина и Анатолия Васильева. Так что его выбор для дебютной постановки на Покровке пьесы Оли Мухиной «Ю» определен, с одной стороны, задачей провести связующую нить: Сергей Арцибашев всегда интересовался современной драматургией, ее истоками в лице авторов второй половины XX века; обязательно выстраивал связь драматург–актер–зритель. А с другой – у нового режиссера, конечно, цель сделать вместе с труппой скачок вперед.

Хотя «Ю» совершенно не ломает никаких традиций, постановка, очевидно, стала новацией для театра и его целевой аудитории. Пока инерцию восприятия публики театру переломить сложно. Привычка видеть на сцене понятное, знакомое, даже «зазубренное» пока сильна. Хотя когда Арцибашев только создавал театр в 1991 году, в уставных документах так и значилось, что театр основывается именно «экспериментальный». Так что театр начинает новый этап в верном направлении и сейчас репетирует совсем свежее – «Кремулятор» по нашумевшему роману Саши Филипенко. Для постановки приглашена выпускница петербургской мастерской РГИСИ Льва Эренбурга Анастасия Паутова.

«Ю» – пьеса, написанная в 90-х, но четкого отпечатка времени не несущая. И всему сентиментально-лирическому стилю Оли Мухиной это не свойственно, и сюжет, разворачивающийся в некой московской квартире, предполагает размытый хронотоп. Так же как чеховских «Трех сестер» ставят как вневременную историю, такой фундамент драматург уже до потенциального вмешательства режиссера заложила в свою драму. Чеховские интонации – определяющие, драматургия Мухиной и стала на излете века парафразом Чехова с его картиной мира, сотканной из обрывчатых фраз, как бы мимолетных разговоров за чаем, в то время как жизнь героев безжалостно рушилась и утекала сквозь пальцы – неразгаданная, абсурдная.

Все это есть и здесь, только возведенное в абсолют: четкость сюжета, как долго наводимый фокус камеры, чуть-чуть застывает лишь ко второму акту, когда проявляются очертания трех любовных треугольников. Сквозь действие осязаемо лишь томление чувств – у кого-то ностальгических, у кого-то страстных, у кого-то отчаянных. Три поколения одной семьи – старшее, среднее и младшее. Но возрастные различия совсем незаметны, когда речь идет о чувствах, мечтах, надеждах: и 60-летние родители, и 40-летняя сестра с мужем, и лирическая 20-летняя героиня с возлюбленным (и какие-то друзья, и далекие родственники), все-все-все разочаровываются в старом и ищут новое, распахнуты навстречу любви. Готовы играть избитые роли героев-любовников, коварных обольстительниц, отвергнутых Мальвин, ведомые лишь ожиданием События. Появляясь в московском доме, молодой герой-покоритель Дмитрий (Олег Парменов), этакий голливудский красавчик с периферии, разрушает устоявшиеся отношения, связи, условности, взрывает течение жизни, подернутой энтропией.

История выходит чувственной, ироничной, очень театральной, хотя и не без вычурности; но с точным попаданием в стиль и атмосферу пьесы. Актеры балансируют на гранях приема открытой игры, каждый оттенок чувств проживая здесь и сейчас, и в то же время, отталкиваясь от режиссерского решения, существуют отстраненно. Беря на вооружение васильевский прием спектакля не как репрезентации, а как опыта, Милькис рассаживает еще в прологе всех актеров на стулья по периметру (и наряды-костюмы у многих концертные). Так или иначе, мизансцена будет повторяться, не давая актерам уйти в чистый психологический театр, задавая остранение и очерченную полифонию, когда говорить и действовать (или бездействовать!) актеры могут почти одновременно, и это и есть условия сложносочиненной игры.

Сценограф Виктор Шилькрот погружает пьесу в настоящее, с узнаваемым оттенком недавнего прошлого. На сцене воссоздан уютный, ламповый мир старой интеллигентской квартиры, возможно, коммуналки: восточный ковер на полу, деревянные стулья, пианино, торшер с теплым светом, статуэтки, изящные зеркальные трюмо, архитектура сценической коробки позволяет устроить альков на заднем плане за красными бархатными портьерами. Сквозь комнату протянуты веревки, на которых как будто для просушки вперемешку с сухими цветами прикреплены фотографии, – драматург и сама включала в тексты своих пьес «картинки» – приклеивала между диалогов и ремарок фотографии и вырезки из журналов.

Москва, которой герои тоже признаются в любви в духе идеализма оттепели, – константа пьесы, и она не где-то далеко, как в «Трех сестрах», а тут, за окном. И главным динамическим элементом в сценографии будут ставни, их то снимают, то водружают обратно – что лишний раз подчеркивает «подлинность» обстановки – действительно, как будто не театральной сцены, а настоящей московской квартиры, куда проникает то ветер из окна, то перемена света, видны ночные огни. В квартире разворачивается какая-то жизнь, драма, но за ее пределами вечно бурлит тревожный мир, на улицах стреляют...

Режиссер оригинально обыгрывает пафос пьесы. «Ю» действительно была написана драматургом с позиции вымысла – а что, если представить, что в Москве война (поэтому и ставить этот текст могут как про начало века, так про середину и конец)? В нулевые это казалось оксюмороном, а теперь... В какой-то момент актриса Яна Ускова, на несколько минут выходя из роли, транслирует слова драматурга, которая во включаемой записи интервью объясняет свой замысел («меня все спрашивают, что за война; а я отвечаю: война всегда и везде»). Никакого обжигающего эффекта не случается. Так же как и в финале режиссерской трактовки, когда все актеры надевают «обезвременные» шинели (по пьесе юноши уходят на фронт). Картина не переходит на наших глазах из исторической в современную, остается как будто в поле приблизительной реальности, воображаемого. Но вслед за драматургом режиссер импрессионистично фиксирует настроение, дух времени.