Елизавета Авдошина
Фото предоставлено Театр.Док
Театр.Док переехал на Лесную улицу. У театра остается две площадки – на Шоссе Энтузистов работает вторая сцена Doc Industrial. Впервые за долгое время Док искал новую площадку не по политическим причинам выселения, как это происходило ранее, однако любой переезд для независимого театра непрост. Соучредитель легендарного театра в новом периоде, сын его основателя Иван Угаров рассказал корреспонденту «НГ» Елизавете Авдошиной о задачах театра, способах выживания и о том, зачем труппе цирковой шатер.
– Как сейчас Театр.Док существует? Репертуар у вас большой – два десятка названий, но весь его по разным причинам играть каждый месяц не удается…
– Независимый статус нас принуждает к тому, что нужно делать кассу. Иначе не сможем оплачивать аренду помещений. У нас есть несколько спектаклей, на которые всегда 100-процентные аншлаги («Человек из Подольска», «24 плюс», «Как мы хоронили Иосифа Виссарионовича»), и они нас кормят. В целом же мы на самоокупаемости, зарабатывать удается, но сейчас, в связи с переездом, «подушки безопасности» не осталось. Грантов нам не дают, еще, слава богу, нас не трогают в плане проверок.
Мы сейчас хотим проводить какую-то работу исследовательскую, некоммерческую. Нам это интересно. Хотим делать фестивали, показы, читки. Но вместо этого нам приходится «продаваться». Вот это немножко больно.
На новой сцене на Лесной теперь хотим сделать прокатную площадку на третьем этаже нового помещения, а на втором – экспериментальную. Я ужасно стесняюсь этого сравнения, но как во МХАТе – малая, большая и экспериментальная сцены.
– Ремонт новой площадки вы делали с привлечением волонтерских сил?
– Верно. К сожалению, приходится просить о помощи. И я страшно благодарен волонтерам, которые приходили помогать.
– Это уже в принципе традиционно для Дока, начиная с первых переездов после закрытия знаменитой сцены в Трехпрудном переулке, восставать в новом месте и помогать театру всем миром.
– Конечно, Док такой цыганский театр, перезжающий. Хочется, конечно, прирасти к какому-то месту, служить театру. Но нет. Елена Анатольевна Гремина, например, говорила: «Не надо привыкать». Если уж мы решили, что мы кочевники, то давайте мы себя будем так и воспринимать, если у нас отберут что-то, то будем играть в переходах, как делал Сева Лисовский, будем играть везде. Место не шибко важная вещь для того, чтобы театр существовал, театр должен быть в нас.
– Сейчас 2023 год, прошла первая «пятилетка» с момента скоропостижного ухода из жизни основателей театра Елены Греминой и Михаила Угарова. В 2018 году звучали даже предложения, что, быть может, Театр.Док и не надо сохранять, что будет правильнее его закрыть и открыть что-то иное...
– У нас осталось три учредителя: Саша Родионов, Елена Ковальская и я. И мы думали над этим выбором: мы сейчас закрываем Док или мы продолжаем? У нас умерли Елена Анатольевна и Михаил Юрьевич. Есть какая-то цель перед нами? Наверное, да. И мы решили делать все в принципе так, как они делали, но только у них кончились силы… Они были гораздо лучше нас.
– Они строили театр без иерархии?
– Да, и мы сейчас пытаемся этим коллегиальным путем идти, привлекать новые спектакли, авторов. Ну вот, опять же все утыкается в то, что нам надо окупаться. Кроме того, существует обязанность перед тем, что у нас все-таки есть некая труппа театра и актеров хочется поддержать. Актеры зарабатывают в Доке просто копейки. Но они придумывают и ставят новые спектакли каждый год. Сейчас еще вот какая история: вы помните, в античном театре женские роли играли мужчины? А у нас случилась обратная история. В прошлом году часть людей вынуждена была отправиться «в творческую командировку» по разным странам. И этих людей нам очень-очень сильно не хватает, потому что они принимали активное творческое участие в Театре.Док. У нас не хватает парней, и вместо этого у нас стали девушки играть мужские роли.
– Нынешние хиты Дока более литературные, что ли, не в духе классического периода с преобладанием вербатима и свидетельского театра. Репертуар за эти годы – есть ощущение – стал «всеядным».
– Все это целиком связано только с необходимостью окупаться. Потому что, если бы мы были привязаны к бюджету, да, нам было бы гораздо легче, но одновременно и труднее. Ну, вот сейчас мы пытаемся это возместить. У нас, например, прошел вечер документальной анимации. Есть кинопроектор, и хороший звук получился на Лесной, будет настоящий кинотеатр.
– Не страшно свалиться в аналог культурного центра, клуба по интересам?
– Нам интересно все, что связано с документалкой. Поэтому мы и показываем док-мультики, док-кино. Про людей – то, что ты видишь, подсматриваешь, спрашиваешь, берешь интервью для вербатима. Вот сейчас, например, у нас есть своя школа при театре, где люди учатся и по актерскому направлению, и драматургии, режиссуре. Хочется для театра притока новых людей, новых сил. Очень хочется новых пьес. Раньше была «Любимовка» (фестиваль молодой драматургии. – «НГ»). Теперь она уехала. А пьесы-то нужны, новые спектакли нужно ставить. Мы за этим охотимся, конечно же.
Иногда бывает, что мы можем скатиться в мемориальный формат: вот в прежние времена Театр.Док – это было здорово, а сейчас все стало сложнее. Я из-за этого сильно переживаю, потому что мне не хочется такого…
– Время подействовало не только на усугубление экономики театра, но и на ваши идейные возможности. Сегодня невозможно прийти сюда на свидетельский театр. Ну а то, что Театр.Док – политический театр, еще Михаил Юрьевич отрицал, всегда отказывался от этого определения.
– Да, но он позволял себе всякие хулиганства. И мы тоже хотим себе это позволять, если честно. Мы хотим найти какой-то такой компромисс, где мы что-то сможем, но нас еще не прихлопнут тапком, хотя в любой момент мы к этому готовы.
– То есть каждый сезон как последний?
– Вот есть такое движение НОД. Они ходили к нам на спектакли и выливали фекалии на сцене. И ты не знаешь, что может случиться. Поэтому у нас была серьезная идея – купить, знаете, такой шапито-шатер, чтобы, как цирк бродячий, раскладывать. В общем, мы до сих пор остаемся романтиками.
– А есть ли новый манифест у театра, или, когда Угаров и Гремина театр создавали, они тоже не выдвигали задач, а просто делали то, что им нравится?
– Да, а потом вдруг несколько режиссеров собрались и сформулировали некий манифест наподобие «Догмы 95» Ларса фон Триера. Что не должно быть декораций, костюмов, музыки, грима. И обязательным правилом было, что если ты можешь объяснить, зачем ты это делаешь, используешь эти средства, – делай. У нас есть миссия. Мы театр документальный. И у нас есть такой шутливый слоган: «театр, где не играют». На самом деле никто не предполагал изначально, когда этот театр создавался, что он просуществует 20 с чем-то лет. Это было хулиганство, эксперимент, который почему-то до сих пор длится. И я не думаю, что у нас супермиссия. Нужно просто для людей делать что-то важное. В наших условиях это довольно сложно, но мы пытаемся. Пытаемся услышать человека. Вот то, о чем Михаил Юрьевич говорил, что надо выработать в себе умение слышать человека и – любопытство.
– Как документальные методики помогают вам как сценаристу?
– Ответ простой: очень! Если у меня правдивый, достоверный и честный текст, который я получил, взяв интервью, хороший артист начинает существовать в нем совершенно естественно, не делая разницы между собой и героем. Есть метод, который называется «вербатим в наушниках» (headphone verbatim), – это когда я иду, знакомлюсь с человеком, записываю с ним разговор, а потом актер надевает наушники, выходит на сцену и просто начинает повторять слова – без анализа и проработки, как транслятор и динамик. Сразу, как только их слышит, без паузы на обдумывание. Просто текст в ушах. И он становится этим человеком! Это настолько круто работает, что рекомендовал бы практиковать такую вещь во всех театральных вузах.
