Трагизм одиночества и гуманистский подвиг

Мрачный мир «Калечины-Малечины» в постановке няганского ТЮЗа. Фото с сайта www.ntyz.ru

В минувшие выходные в Москве завершился Большой детский фестиваль, фестиваль «Территория. Kids», а также «Чехонте-фест», который включил и несколько спектаклей для детей. Избранные постановки – в обзоре корреспондентов «НГ».

«Как я стал художником» независимой театральной компании «Эскизы в пространстве» будет репертуарным спектаклем Нового пространства Театра Наций. Променад играют в подвале старинного особняка, где располагается филиал театра, и пространство диктует драматургию. Зрители перемещаются из залы в залу под низкими сводами: там устелено уютными советскими коврами и реалистично, до мелочей, обставлено по-квартирному, так что зрители сразу становятся гостями главного героя – мальчика Никиты. Уже взрослым (актер Никита Мальцев с внешностью Хармса очень здорово соединяет в себе эту детско-взрослую ноту) он пускается в реконструкцию воспоминаний о детстве, где обычные ритуалы вроде вечернего засыпания, принятия ванны, обеда с бабушкой через призму его воображения приобретали фантастические очертания. А бытовые предметы раскрывали магические свойства: холодильник и шкаф превращаются в портал, в иную реальность, шторка в ванной – в театральную ширму, а книжки таят неожиданные фокусы. Воображение помогало будущему художнику справиться с детскими страхами: одному остаться в комнате на ночь, пережить случайную провинность, наконец, принять смерть близкого человека.

Пройдя через весь лабиринт комнат от «мастерской», зрители попадают как будто бы в зал «галереи» и видят, что все переживания и впечатления детства стали основой творчества художника, а самый главный «экспонат», который всегда с ним, – его семья, рядом или в душе. Семейный формат спектакля продуман создателями на всех уровнях – путешествовать по локациям, как внутри потайных коробочек, будет интересно всем, а чуть гротескный стиль игры актеров добавляет необходимых оттенков – и лирики, и иронии.

Взаимоотношения еще одной пары – семилетнего Никиты (эту роль убедительно играет Антон Чистяков) и его бабушки (Наталья Малевинская) – легли в основу спектакля Архангельского молодежного театра «Никита ищет море». Классическая ситуация сближения избалованного городского ребенка и строгой деревенской женщины включает и линию обретения опыта самостоятельности («Хочешь колбасы? Завтра сам пойдешь в магазин и сам купишь!»), новых друзей, и приключенческую, и мистическую, и научную, и даже любовно-лирическую линию. Причем любовный треугольник включает не внука, а бабушку. Северная, в скандинавском стиле, сдержанная стилистика декораций – две половинки деревянного забора-дома, лавочка, стол с железной посудой, старый детский велик, – контрастирует со сценой-мечтой, когда далекий бабушкин возлюбленный, специалист по небесным телам, выплывает из ночного тумана в виде облаченного в сверкающий пайетками костюм саксофониста (сценограф Алина Михайлова).

Спектакль петербургского Большого театра кукол «Дневник ласточки» поставлен по одноименной книге Павла Квартального и Ольги Пташник. Режиссер Ксения Павлова, художник Дарья Лазарева и актриса Екатерина Белевич-Ложкина улавливают лирический момент книги, насыщенной научными фактами. Даже усиливают, превращая роуд-муви, путешествие маленькой ласточки из гнезда на юг Африки и обратно, в трогательную историю взросления. Состаренный, как деревенский сарай, под крышей которого свили гнездо родители птички, стиль спектакля создает теплое ощущение уютного мира. Пол устелен сеном, на проводах, которые, конечно, будут петь, «сушатся» странички с чернильными иллюстрациями, и даже проектор – и тот со слайдами. В какой-то момент кажется, что здесь творится театральная магия: в руках актрисы возникают и оживают предметы: мерцание осколка зеркала – Хрустальный дворец в Мадриде, сноп пыли, которую сдувает актриса с пергамента, – знойный Марракеш, а жар Сахары передают «ожоги» ладоней, скользящих по «раскаленным» проводам. Старинная астролябия в центре – и небо, и земля, и само мироздание, в центре которого, как витрувианский человек, парит повзрослевшая ласточка, постигнув главное: трудности можно преодолеть. «Я справлюсь», – говорит она в финале.

Спектакль еще одного петербургского театра – «У Нарвских ворот» – решен в недетском жанре антиутопии. Рисуется довольно мрачная картина города, где работает огромная фабрика слов, но слова эти не доступны людям. Точнее, слова нужно покупать, в официальных агентствах, или на черном рынке, или – выиграть в лотерею, причем сразу несколько миллиардов. Словарный запас членов семьи мальчика Филеаса (мама, папа и дедушка отдали по одному слову, чтобы у малыша было имя) – малочисленный, но не скудный. Как в хрестоматийной «глокой куздре», коммуникативная функция работает, даже в случае дедушки, в оперативной мощности которого термины вроде канделябра или чревовещателя. «Анчоус, мотор!» – кричит он своему сыну, и всем все понятно. Но через эти «тернии» проступает история взаимоотношений внутри семьи – любящей, заботливой, готовой к жертве ради близкого. Где воспитывается не борьба за слова, но борьба за человечность: а потому подросток Филеас отдает все ради имени любимой, пусть и с ошибкой, и потому он, сорвав на дедушкин «филодендрон» джекпот, раздает слова людям.

Магическое переплетение фантазии и реальности характерно и для инсценировки «Калечины-Малечины» в Няганском ТЮЗе. В постановке Сойжин Жамбаловой подростковая повесть усиливает готические черты. И в этом смысле очень точно переводит в театральную плоскость литературную значимость повести Евгении Некрасовой, где через переизобретение языка и палитру мрачных, но глубоких, красок создается трагический автопортрет заброшенного подростка. Девочка Катя (Мария Васильева, актриса-инженю, невероятно убедительна в роли своевольного ребенка) – «невыросшая». Так называют ее взрослые, и этот ярлык клеится в ее сломанной картине мира ко всем детям, «недочеловекам». Формально она живет в полной семье. Но больше она похожа на детдомовского зверька. Всем она кажется недалекой, на деле же невнимание окружающих, ее непохожесть на других толкают ее на протест и замкнутость. В школе она подвергается буллингу, а дома – психологическому насилию. В какой-то момент Катя то ли от отчаяния на грани суицида домысливает, то ли взаправду обнаруживает в своем доме Кикимору, которая станет ее волшебным помощником и защитником. Художница Надя Скоморохова обрамляет игровое пространство гиперреалистичными безликими бетонными стенами с колючей проволокой, а всю фольклорную линию материализует в страшно-прекрасные маски (рогатые кокошники/расшитые балаклавы), подчеркивая двоемирие. Игровая стихия спектакля с переходом ролей и ситуаций, густозакрученной метафорикой разбивается решением режиссера чистой документальностью. Актеры от первого лица рассказывают яркие драматические эпизоды из своей детской биографии. Докмонологи подчеркивают типичность рассказанной истории, ее ужасающую неслучайность. Осознание того, что детство очень многих детей проходит в такой «страшной сказке», усиливает трагизм спектакля об одиночестве и беззащитности ребенка.

В рамках «Чехонте-феста» Московский театр кукол представил премьеру «Каштанки». Обычно чеховский рассказ ставится для детской аудитории «приглаженно». История собаки, не променявшей своих злых, но родных хозяев даже на сытую, праздничную жизнь инсценируется обычно в светло-назидательных тонах. Режиссер и художник Амир Ерманов выбирает неожиданный взгляд на это произведение, визуально усиливает его драматизм и хрупкость образов. Каштанка, проведя жизнь в стружках под верстаком грубого столяра, видит всех деревянными и сама предстает огромной деревянно-механической куклой (ею управляют четыре артиста) с шарнирными лапами, раздувающимися ушами и грустными глазами. Стилистика дореволюционных улиц и старого цирка окрашивает картинку в пепельные оттенки (прием напоминает «Каштанку» Челябинского театра кукол), а поворотный круг задает движение бега Каштанки – в вечном и преданном поиске потерянного Дома.