Юлия Бройдо
Прощание с Маэстро длилось весь день.
Фото Стаса Левшина предоставлено пресс-службой Санкт-Петербургской филармонии
В Большом зале Санкт-Петербургской филармонии простились с Юрием Темиркановым, художественным руководителем филармонии и главным дирижером первого ее оркестра – ЗКР, Заслуженного коллектива России Академического симфонического, если коротко – просто оркестра Темирканова. Юрий Хатуевич возглавлял филармонию 35 лет. Дирижировал здесь – более 55.
Как написать некролог музыканту, имя которого определило твою эпоху? Была эпоха Мравинского – легендарная, но мы ее не застали. Наша эпоха была – эпоха Темирканова. В поисках правильных слов остается только пересматривать архивные видео – а Темирканова много снимали, камера любила Маэстро, – концерты, телепередачи, документальные фильмы. Его «коронка» – Шестая Чайковского, Патетическая. Именно ее (5 ноября) исполнил Валерий Гергиев с оркестром Мариинского театра в память о Юрии Хатуевиче.
Первая запись – черно-белый телефильм 1971 года (ТО «Экран»), снятый в Большом зале филармонии. У молодого Маэстро в руках длинная дирижерская палочка, оператор ловит рифмы-светотени филармонических лестниц, колонн и потолочных сводов. Прямой, строгий, порывистый, дирижер весь отдается музыкальной драме. Здесь нет еще той скупости жеста, которая будет характерна для «зрелого» Темирканова. Но уже есть колоссальное внутреннее напряжение, высокий академизм, не оставляющий шанса ложному пафосу или выспренности тона.
Одна из самых ярких концертных записей «кировского» периода – 1983 года, из Большого зала Московской консерватории (Маэстро был художественным руководителем и главным дирижером ленинградского Театра оперы и балета имени Кирова, ныне Мариинского, с 1976 по 1988 год, именно Темирканов вывел традиционно «ямный» оперный оркестр на сцену концертного зала). Едва заметный жест, уже никакой дирижерской палочки, но сам дирижер – как нерв, сжатая струна, напряжение во всем теле, с которым – при минимальном движении собранной в кулак кисти – резонирует оркестр. Даже в кульминациях он редко выходит за пределы почти технического тактирования, в пиано же управляя оркестром буквально одним пальцем. Но и – глазами, мимикой лица, губами… зато как поют руки дирижера в кантилене! И вот конец экспозиции первой части Шестой – музыка затихла, дирижер замер, руки прижаты к груди и почти не двигаются, глаза закрыты, но за считаные секунды до начала взрывной разработки у Маэстро меняется выражение лица, открываются глаза, и затихающий пассаж у кларнетов и фаготов, не меняя динамики, сразу звучит тревожно, напряжение моментально передается зрителю-слушателю и прорывается в тутти всего оркестра.
Записи 1990–2010-х, будь то со «своим» оркестром филармонии или с европейскими, американскими, японскими коллективами, – это классика, эталон. Здесь еще меньше внешнего жеста и еще больше внутреннего напряжения. Музыканты понимают его без лишних слов, ловят мельчайший знак, движение бровей. Возникает та самая магия, превращающая просто профессиональное музыкальное исполнение в великую интерпретацию. За Темиркановым необыкновенно увлекательно наблюдать, поэтому на концертах Темирканова в Большом зале филармонии самые лучшие места всегда были на хорах позади оркестра – лицом к дирижеру, там всегда набивалась толпа студентов, грозя обрушить балконы зала Дворянского собрания.
А есть еще прекрасный фильм Людмилы Станукинас почти 50-летней давности «Дирижирует Юрий Темирканов» (1974), теплый, светлый – несмотря на то, что черно-белый. Тут много того, что в соцсетях любят постить под рубрикой «перлы дирижеров, или как ругаются интеллигентные люди», и необыкновенно личные кадры и слова Маэстро о Кавказе: «Кавказ для меня – гораздо больше, чем просто место, в котором я родился. Когда я пересекаю границу Кабарды, я уже себя чувствую дома. Туда приятно ездить еще и потому, что видишь массу Темиркановых – все Темиркановы, причем самые неожиданные люди». И финальное «кредо»: «Есть огромный мир у человека, который нельзя опошлить конкретным словом. Это богатейший мир тончайших ощущений, чувств, переживаний – это то, что берет на себя музыка». «Из всех искусств только музыка никогда не давит человека, а возвышает его над бытом, всегда поднимает. Даже если люди слушают грустную музыку – ту же Патетическую симфонию, – люди не уходят подавленными, они светлеют, как после церкви», – вторит сам себе Темирканов 40 лет спустя в интервью японскому телевидению.
Мастер-классы, интервью, открытые репетиции… благодаря архивам мы еще долго сможем продолжать диалог с главным дирижером нашего времени. Немногословный, доброжелательный, его любимый эпитет – «вкусно» – применительно к ноте, звуку, ритму, интонации. Про какого-нибудь композитора прошлого: «Кажется, он был человек симпатичный». Хотя, конечно, тем, кому повезло узнать радость личного общения с Маэстро, никакой YouTube не нужен, чтобы помнить: фирменный чуть ироничный прищур, несуетность в словах и жестах, меткие замечания и физически ощущаемое человеческое тепло. Так и хотелось, подобно Фаине Раневской с Пушкиным («Как же ты мне надоела со своей любовью»), броситься к нему с признаниями в любви. Удивительно, что, родившись в кабардинском Нальчике и приехав в Ленинград в подростковом возрасте, Юрий Хатуевич стал эталоном ленинградской-петербургской интеллигентности («Ленинград, этот город, – он как собор. В нем нельзя дурно жить»). Наверное, тут еще надо написать, что Маэстро красиво и очень вовремя ушел. Он оставил пост главного дирижера своего оркестра в январе 2022 года…
Мне – повезло. Вся наша студенческая жизнь в консерватории, все значимые встречи и разговоры, первые влюбленности и цеховые споры – все это происходило на хорах Большого зала Петербургской филармонии. Тогда, в 1990-е, мы не пропускали ни одного концерта под управлением Маэстро, это был своеобразный клуб избранных, многие члены которого сегодня возглавляют лучшие оркестры мира. Первый мой «профессиональный контакт» с Юрием Хатуевичем произошел в первый же год моей работы в качестве музыкального критика – год, юбилейный для Маэстро. Ровно 25 лет назад я вошла в его кабинет под ироничный комментарий: «А что такая маленькая? Как тебя вообще в газету взяли?» Конечно, великий дирижер на юбилейное интервью для одной из главных газет города ждал маститого музыковеда, а не зеленую студентку, но – разговорился, раскрылся, и, кажется, за тот текст я получила свою первую премию. Потом были еще интервью, телевизионные съемки… Последний текст Юрия Хатуевича, с которым мне довелось работать, – его послание к юбилею Фаруха Рузиматова в июне этого года. «Дорогой Фарух! Как быстротечно время…» – написал Маэстро. И пожелал артисту уникального – «удовлетворения неудовлетворенностью... и так до бесконечности жизни в искусстве!». Удовлетворение неудовлетворенностью. Возможно, подобно древнему алхимику, в этой формуле Маэстро и нашел разгадку того неуловимого, что заставляет нас замереть от непостижимости и величия искусства.
Позволю себе привести несколько высказываний Маэстро - из интервью, которое я у него брала летом 2005 года:
О цензуре: “Это очень опасное слово — цензура. Хотя сегодня, может быть, она и нужна — до тех пор, пока у тех, кто причастен к культуре, не появится свой внутренний цензор. Я не думаю, что я реакционер. Скажу больше: я не против стриптиза в ночных клубах. Но это другой жанр, и к культуре, к тому, чем мы занимаемся, не имеет никакого отношения. Должна быть общественная цензура, пока те, кто отвечает за культуру, не поймут разницы между борделем и сценой”.О демократии в искусстве: “Оркестр — творческий организм. Но во главе этого организма должна быть личность, которая определяет его развитие. Дирижер не может руководствоваться желаниями народа, профсоюза, парткома. Это не имеет никакого отношения к демократии или диктатуре. Просто любой творческий организм концентрируется вокруг одного человека, который создает и отвечает за этот организм. Мы знаем тысячи примеров, когда был человек - был театр, его не стало - остались те же актеры, все осталось, а театра нет. Был оркестр, но не стало дирижера-диктатора - и не стало оркестра”.
О роли дирижера: “Станиславский сказал, что режиссер - это сердце спектакля, пока оно не болит - его не замечаешь.. Про дирижера можно сказать то же самое. Разница лишь в том, что дирижер неизбежно заметен, поскольку стоит на сцене. Но если он мешает слушать, мы вспоминаем слова Станиславского. Дирижер должен быть проповедником - тем же, что и батюшка в церкви, который произносит слова, которые не сам придумал. Он является посредником между Всевышним и паствой, как и дирижер - посредником между создателем и публикой. И чем дирижер ближе подтягивается к тому, чьи мысли передает, тем больше он музыкант. А если он старается показать себя, тогда он жулик”.
О режиссере в опере: “99% режиссеров, которые приходят в оперный театр, попросту не знают, что такое опера. Они - ищут решение. А Моцарт, бедный, писал оперу и не знал, есть ли у нее «решение». И Чайковский тоже не знал, как «решать» свои оперы. Современные режиссеры ставят иногда такую чушь на сцене, которая к музыке не имеет никакого отношения. Есть забытое сейчас понятие - музыкальная драматургия, которое означает, что в оперном театре смысл всего, что происходит, исходит из музыки. Где выход? Выход в том, чтобы не иметь наглости иметь решение, а эта наглость - от хамства, бескультурья, необразованности. Например, Венера Милосская мне кажется толстоватой, но это не значит, что ее нужно обтесать. Если есть груз культуры, мы должны понять, что хотел художник. Это будет означать, что мы не от обезьян произошли”.
О разном: “Мы забыли слова самого умного русского человека на свете: «Служенье муз не терпит суеты». Сегодня именно суета определяет твое положение в обществе”.
“Обычно менеджеры рассуждают так: если ты из России, значит, должен играть русскую музыку, а если из Франции — французскую. Они не знают, что в наших профессиях не может быть таких соображений - по национальности. Музыка и культура вообще не имеют национальности”. “Знаете, как замечательно сказал Энгельс на похоронах Маркса: «Мы сегодня хороним человека, все учение которого можно свести к нескольким словам — перед тем как человеку в голову придут высокие мысли, ему нужен хлеб и крыша над головой»”.
Санкт-Петербург
Константин Ремчуков 