Дарья Курдюкова
Живопись, графика, эскизы костюмов – вплоть до крохотных бумажек с экслибрисами. Фото со страницы Фонда Марджани в «ВКонтакте»
Когда на рубеже 2016–2017 годов выставку знаковых для казанского авангарда 1920-х художников Константина Чеботарева (1892–1974) и Александры Платуновой (1896–1966) представляли в казанской Национальной художественной галерее «Хазинэ», говорилось, что это самый представительный за полвека их показ. Идущая сейчас в Галеев-Галерее экспозиция «Следы» – первая их совместная в Москве.
Мозаика холстов, листов, обложек и кип маленьких бумажек разложена и рассказана так, что собирает «Следы» в жизненный путь. Как автономных художников, и – полувековой – семейный. Название «Следы» адресует к чеботаревским мемуарам, пока не опубликованным. В их артистическом пути даже не еще, а уже много лакун: переезды из Казани в Омск и обратно, потом в Москву, где они ютились в 11-метровой комнате в новогиреевском доме барачного типа, обвинения в формализме, – многое утрачено. От чеботаревской дипломной картины «Весь мир насилья мы разрушим» (есть только репродукция) до его текста «Две любви поэта», к которому Платунова написала лиричные акварельки. Те сохранились, а текст пропал.
Казань, где университет появился в 1804-м, на рубеже XIX–XX веков была значимым городом на культурной карте в целом, с музеями, энергичной выставочной жизнью и качественным художественным образованием, а чуть позже – на карте нового искусства. Чеботарев и Платунова стали важными действующими лицами казанской арт-сцены. Первое объединение свежих художественных сил «Подсолнечник», а с ним и первая в Поволжье выставка модернистского толка появились в 1918 году стараниями Чеботарева. Эстафету перенял «Всадник», сообщество экспериментаторов-графиков, к которым подключились Чеботарев с Платуновой. Параллельно на базе главной профильной образовательной институции Поволжья, Казанской художественной школы (через которую прошли, в частности, Родченко, Бурлюк, Степанова – и Чеботарев с Платуновой) открылись Казанские свободные художественные мастерские, не раз менявшие название вплоть до АРХУМАСа (Архитектурно-художественных мастерских) и просуществовавшие до середины 1920-х. Чеботарев и Платунова с энтузиазмом взялись за преподавание и стали одними из лидеров ТАТЛЕФа – Татарского левого фронта искусства. (Одним из чеботаревских студентов был шрифтовик Фаик Тагиров. Много его работ было на выставке «Логос: голос конструктивизма» в центре «Зотов».)
Ученик писавшего живописно, но для наступавшего авангарда становившегося «олдскульным» Фешина, Чеботарев сумел быть на него не похожим. На выставке есть единственная сохранившаяся с фешинских пор чеботаревская работа 1915 года с щекастым женским профилем. Между ней, такой живописно-традиционалистской, и, например, его же гравированной серией 1921-го «Революция» с жесткой динамикой ракурсов и силуэтов, прошел разлом эпох. К ученическому почерку Чеботарев не вернется ни в 1920-х, когда будет живописать декоративно-плоскостный, как ковер, натюрморт с разморенным котом по кличке Чайник, ни в 1930-х, когда цветные всполохи побегут по холстам «рассказывать» о них с Платуновой.
Разлом эпох прошел и между платуновскими символистскими рисунками конца 1910-х с ее снами – и гравюрами «Азбуки» («Веялка», «Знамя», «Мать», «Наковальня»…) или журнальными иллюстрациями 1920–1930-х с «Собранием текстильщиц» да «Ликвидацией безграмотности». Но самая поразительная ее вещь – «Проводы новобранца». Посвященный мобилизованному в 1918-м Чеботареву рисунок решен как вариация одновременно на тему «Троицы» (Платунова – дочь иконописца) и узорочья восточной ткани.
Помимо того что Чеботарев был арестован как белый офицер, в Стране Советов их с Платуновой карьеру будут стопорить постоянные обвинения в формализме. В 1917-м он написал «Марсельезу» с марширующими юнкерами, которую сейчас привезли из Казани на выставку «Процесс. Франц Кафка и искусство XX века» в Еврейском музее (см. «НГ» от 23.10.23), только называется вещь «Красная армия»: в какой-то момент из соображений безопасности художник ее переименовал. Когда в 1924-м по заказу Союза деревообделочников он написал Ленина за верстаком, работу клеймили за «искусственное манерничанье» и введение пролетариата в заблуждение (сохранилась ее фотография). Когда в середине 1920-х давили АРХУМАС, Платунову уволили в числе первых. Во второй половине 1930-х Чеботарев с Платуновой независимо друг от друга создали, по-видимому, в стол иллюстрации к «Гаврилиаде» (на выставке показывают несколько чеботаревских эскизов – «Наморщив лоб, скосясь, кусая губы, / Архангела ударил прямо в зубы»). Однако несмотря на то что это, вероятно, были вообще первые иллюстрации к пушкинской поэме, их не то что не напечатали, а даже не экспонировали: Чеботарев – формалист. Когда во время Второй мировой войны он придумал эскизы плакатов для окон ТАСС, тиража они не увидели: слишком явно было влияние экспрессионизма.
Как всегда в Галеев-Галерее, экспозиция объемна разнообразием материала – не только живописью и графикой, вплоть до крохотных бумажек с экслибрисами, но и архивными материалами, в том числе теми, что дают представление об утраченном. Когда разглядываешь чеботаревскую серию «Революция», кажется, одна из композиций пригодится ему для выжившей только в фоторепродукции дипломной работы. На выставке есть фотографии к постановке «Гамлета», оформленной Чеботаревым и Платуновой в 1925 году для казанского театра КЭМСТ (конструктивизм, эксперимент, мастерство, современность, театральность). Такую сценографию, наверное, одобрила бы Любовь Попова, а эскизы некоторых костюмов могли бы быть сделаны Малевичем. И вместе с тем тут экспонируют расписанный Платуновой в тех же 1920-х в смешно-разлапистом цветочном духе деревянный туесок. Или вот еще рассказана история о том, как изданная в 1912 году Евреиновым книга о Бердслее вызвала всплеск бердслейанства, задевший и Платунову. А с другой стороны, есть сюжет с откликом Чеботарева на судилище над Георгом Гроссом из-за антиклерикальной работы.
Диалог получается многослойным. Со временем, с кругом друзей, глазами которых, через портреты, Чеботарев и Платунова тут тоже увидены. С искусством друг друга. Просто – друг с другом.
