Елизавета Авдошина
Сцена буквально утоплена в воде, и актеры играют на водной поверхности. Фото агентства «Москва»
Комедии Александра Островского на сценах театров в год 200-летнего юбилея драматурга не случайны, а в Театре Маяковского и подавно. Со времен Всеволода Мейерхольда тут стало традицией обращаться к классику каждому главному режиссеру, а в текущем репертуаре идет почти десяток постановок «русского Шекспира», больше, наверное, только в Малом театре. Так что «Лес» – программное высказывание дебютных сезонов нового худрука «Маяковки».
Поздний по написанию «Лес» несет в себе не только мощный социально-критический заряд, но и прозрачно отражает систему координат драматурга. Актеры, люди искусства, которых де-факто обвиняют в беспутной жизни, предстают личностями честными и благородными, людьми совести, а ханжи из высшего общества разоблачают свое плохо скрываемое гнилое и продажное нутро. Перевернутая картина мира мало изменилась за 150 лет. В театральном отношении пьеса самая выигрышная у Островского, здесь жизнь и театр сплетаются до неразличимости. Тему театра Егор Перегудов и делает ожидаемо главной. И обставляет его как форму эскапизма – ухода от «перевранной» реальности.
Пьеса прекрасно разложена режиссером по всей своей структуре, так что каждый персонаж имеет свое место и все свои обозначенные связи отношений – и вот они все живые, а не ходульные, такие «вылепленные» каждый в своем характере, в своих страстях и тревогах. Вот томится гранд-дама Гурмыжская по молодому любовнику Буланову (Ярослав Леонов), угловатому и неопытному, который к финалу прямолинейно преобразится в хамоватого, вальяжного управленца, положив в карман пачку денег и почувствовав мужскую власть. И все обитатели и посетители усадьбы «Пеньки» ищут свою выгоду.
Купец Восмибратов, закупающий лес, – блестяще обставляет дело так, что остается в денежном выигрыше при любом раскладе. Виталий Ленский срывает самые громкие аплодисменты: артист так стилизует то русское подобострастие, то восточное самоупоение, так колоритно создает образ купца – по-русски широкого и по-восточному с хитрецой и обманчивым обхождением («человек русский, но по душе совершеннейший киргиз-кайсак»), что держать обиду на его стяжательство как будто решительно невозможно – обаяет всех. Наперсница Гурмыжской Улита (Дарья Повереннова) и приглядывающий за всеми лакей Карп (Сергей Рубеко) ведут двойную игру, совсем не собираясь беззаветно служить барыне.
Гурмыжская в исполнении Анны Ардовой отнюдь не похожа на комическую старуху. Это миловидная дама с романтическими наклонностями и материнским взглядом, ее блузы с высоким воротом почти прямиком отправляют ее в подруги Раневской. Никаких густых красок портрета – лишь милая безалаберность, внезапные прихоти, только вместо расточительной мягкосердечности и легкомыслия хозяйки вишневого сада у этой Гурмыжской – эгоизм и капризность одинокой вдовы.
Спектакль выигрывает в первую очередь визуальным аттракционом. Настоящим соавтором становится для режиссера художник-сценограф, который помещает всех действующих лиц в дышащую среду, провоцируя ее преодолевать, играть с ней, брать от нее весь спектр сценических метаморфоз – от переодеваний костюмов до метафорических жестов. Владимир Арефьев создает живую, динамическую, не искусственную, а природную декорацию. Сцена всамделишно утоплена в воде, и актеры играют на водной поверхности. Резервуар распространяется на весь планшет сцены от правой, где расположились мостки, до левой кулисы. Когда занавес поднимается, то струи воды еще стекают с падуги, а потом долго падают крупными каплями, разбрызгивая воду. Красиво! А еще любопытно наблюдать: а как же сделано, как придумано, как из кулис управляют выплывающими бревнами? На заднике вода отражается в видеопроекции – тихой гладью в прологе и завихрением омута к финалу.
Свет ложится таким образом, что, глядя на сцену, рождается абсолютная иллюзия глубоких вод устья реки. И только когда Счастливцев (Сергей Удовик играет флегматичного клоуна) и Несчастливцев (Вячеслав Ковалев эмоционально мощен, но существует без душевного надрыва) приплывают на бревенчатом плоту к усадьбе Гурмыжской – вокруг них плавают, как на сплаве, бревна – и ступают на берег, оказывается, что воды в топях помещичьей усадьбы всего по щиколотку. По воде широко шагают в резиновых сапогах, поднимая брызги и волны, ее зачерпывают в водочные рюмки, в ней прячет под мостками потайные бутылки Карп, над водой висит в гамаке меж трех сосен Гурмыжская, прикорнув на ночь. На воду ставят передвижные мостки, как театральные подмостки – ведь все здесь играют роли, пытаются быть не тем, кто есть на самом деле.
«Одно слово – лес». Но лес уже срублен, осталось болото. И в это болото попадают те, кто, понимая свое бессилие, стремится разбудить его устоявшуюся темную заводь. В водах пытаются топиться, то взаправду в глубоком резервуаре перед авансценой, то бессмысленно и комично – на мелководье, собираются в изматывающем ожидании женитьбы без приданого – бедная Аксюша (Кира Насонова) и сын купца Восмибратова – даже не простак, а Иванушка-дурачок, каким его играет Илья Никулин. Как спектакль укрупняет мотивы «театра в театре», так укрупняются режиссером и сквозные мотивы всей драматургии Островского. Аксюша, которую Несчастливцев прочит в свою бродячую труппу, в новом прочтении вдруг оказывается близка к Катерине из «Грозы», со всем отчаянием решая не довольствоваться жизнью в угнетении, а смело покончить ее. Бунт, который, согласно законам жанра комедии, не разрешится трагически, все-таки оттенит линию неподдельного драматизма порыва.
Несчастливцев, вступая на путь переустройства мира в отдельно взятой усадьбе, ставит себя в уязвимую позицию. Уязвима его миссия – быть в луче софита, говорить обществу правду, поступать по совести. Он порицаем натравленной безликой толпой и вынужден замолчать под градом закидываемых в него цветов вперемешку с позорными помидорами. В финале ему не оставляют и шанса.
Знаменитый шиллеровский монолог трагика «Люди – вы порождение крокодилов…» в XXI веке немыслим без новой трактовки. И в самом финале режиссер ее дает маленьким (даже сумбурным) проблеском, тем более неожиданным, что все действие принципиально бежит злободневности звучания, утопая в актерском «раскрашивании» ролей.
Мальчик Восмибратовых Теренька (Олег Сапиро), тихой сапой слоняясь за всеми как тень и нелепо роняя револьвер из кармана, в нужный момент во всех смыслах выходит на авансцену. Именно ему отдан текст «воспевателя» Гурмыжской консерватора Милонова, который, как флюгер на ветру, всегда найдет слова в угоду ситуации, но главная его идея – свободу сузить, от нее-де весь разлад в обществе. Невзрачный Теренька, как скрытый агент тайной полиции, хватает Несчастливцева за руку: «за эти слова о властителях можно и к ответу». Но, получив отповедь трагика: «Цензурировано. Одобряется к представлению!», Теренька быстро что-то пишет в блокноте… И, подло дождавшись затишья, исподтишка стреляет артисту в спину.
