Дарья Курдюкова
Фотографии в «Огоньке» укрепили бородулинскую славу авангардиста. Фото со страницы Еврейского музея и центра толерантности в «ВКонтакте»
Студент Полиграфа, после первого курса ушедший на фронт, фотограф, известный в том числе обложками «Огонька», за одну из которых в 1960-м его стали порицать как формалиста, звезда мировой фотографии по версии английского ежегодника Photography Year Book, Лев Бородулин прожил без малого век. Родился в Москве в 1923-м, умер в Израиле в 2018-м. Теперешнюю выставку «Лев Бородулин. Предугадать момент» Еврейский музей готовил с израильским культурным центром «Натив» при посольстве Израиля в России, и помимо ставших хрестоматийными бородулинских снимков, которые многие помнят, например, по выставкам в Мультимедиа Арт Музее, здесь представлены фотографии израильского периода, а еще часть фотографической коллекции Бородулина.
Редкий разговор о фотографии, особенно репортажной, обходится без слов о «решающем моменте». Редкий разговор о «решающем моменте» состоятелен без упоминания Картье-Брессона. «Порой чувствуешь, что ударный кадр уже у тебя в кармане, и все же продолжаешь снимать, ведь трудно с уверенностью сказать, как далее развернутся события В фоторепортаже тебе, будто рефери на ринге, случается считать удары, ты неизбежно оказываешься незваным гостем. Так что к сюжету нужно подкрадываться на цыпочках, даже если речь идет о натюрморте. Спрятать когти, но навострить глаз!» – писал он. У Бородулина, естественно, тоже были слова о решающем моменте. Одним из правил работы наряду с тем, чтобы держаться подальше от толпы фотографов, снимать не только победителей, но и побежденных, было «предугадывать момент».
Пожалуй, главное новшество нынешней ретроспективы – израильские снимки. Не только потому, что они меньше известны. Это штрих к портрету фотографа, а вся выставка задумана именно как портрет. Где знаменитые спортивные кадры (в советское время эта область давала какую-никакую свободу) «оттенены», с одной стороны, ранними снимками с повседневностью (включая известный кадр в Черемушках, где на фоне новостроек живут свою жизнь доярка с коровой), с другой – пейзажами (в «Огоньке» им тоже находилось место, пусть и в самом конце). С третьей – путешествиями, с четвертой – как раз с тем, как он работал в эмиграции. А с пятой – фотографиями из его коллекции, где ожидаемо оказались Родченко, Свищов-Паола (детское впечатление от его студии, куда их с братом привели фотографироваться, Бородулин пронес через всю жизнь), Халип, Евзерихин, Халдей, Шайхет и гораздо меньше известный сейчас Анатолий Гаранин, – и выдержками из интервью с сыном Бородулина.
Когда в оттепельном 1960-м очередной номер «Огонька» появился с бородулинской пловчихой в прыжке на обложке (это были Олимпийские игры в Риме), выдвинутые с подачи Суслова обвинения в формализме укрепили бородулинскую славу авангардиста. «Бессодержательный» ракурс, со спины, с секундами полета и с «решающим моментом» показан сейчас и на цветной обложке, и в виде монохромного отпечатка. Ему есть непрямая рифма: в бородулинской коллекции промелькнет снимок 1936 года «Прыжок в воду» Родченко, которого он почитал и с которым был хоть и не близко, но знаком. Там и там очень энергичные ракурсы, хотя и разные. Важнее идея спонтанного взгляда. Сделать человеческую фигуру знаком движения.
В 1973-м Бородулин эмигрировал, будучи успешным, в страну, где спортивных журналов не было. Когда три года спустя он аккредитовался от Израиля на монреальскую Олимпиаду, это не было командировкой, потому что ехал за свой счет. Однако уже в 1976-м устроился в агентство «Пальфото», где ему дали карт-бланш и где он проработал следующие 10 лет. В израильских кадрах запоминается больше не спорт, а люди: совсем неофициальный портрет пожилой Голды Меир и, кажется, одна из любимых им тем – люди разных поколений, семьи в Пурим.
Рифмы и сопоставления – сквозной формальный мотив, которым кураторы Майя Кацнельсон и Мария Гадас прошили выставку. Это не только и, пожалуй, не столько по-своему геометричные снимки со спортивными панорамами, но главным образом портреты – людей, движений и эмоций. Вот друг над другом размещены снимки, на случайный момент «застрял» в воздухе тяжелоатлет Серж Реддинг, а на соседнем разрезает воздух изящной виньеткой гимнастка. Такие портреты эмоций, повадок, движений Бородулин делал всю жизнь: незначительное, «непричесанное» для решающего момента часто важнее. В этом смысле стрелявшей в 1956-м, кажется, прямо в зрителя из лука девочке с прядью волос, спадающей на нос и с не соответствующим ее возрасту серьезным и потому смешным прищуром, – так вот ей как будто отвечал из 1980-го израильский мальчишка-лучник с похожим прищуром, утрированным с поправкой на еще большую юность. Но и размещенный рядом снимок со взрослой спортсменкой в «Предельном усилии» – о той же эмоции, концентрации внимания, единственным хроникером которой может стать фотография. Ракурс – эмоция. Эмоция – мгновение, жизнь.
