После Марии-Антуанетты до Ленина

В фокусе вдовы Саввы Морозова были цветы в самых разных проявлениях. Фото с сайта www.пальмыирозы.рф

В «Горках Ленинских» обратились к дореволюционной владелице усадьбы, вдове помогавшего строить МХТ Саввы Морозова Зинаиде Морозовой (1867–1947). Взяв за основу предметы из своего собрания и название «Пальмы и розы», в кураторы музей пригласил искусствоведа, писателя и арт-критика Софью Багдасарову. Она вывела увлечения Зинаиды и ее дочери Марии Морозовой на более широкий культурологический уровень, показав развитие растительных мотивов в искусстве. В итоге выставка насчитывает около 400 экспонатов, собранных по музеям и частным коллекциям, от «Абрамцево», Музея Киностудии Горького, Ярославского художественного музея до собрания Ильдара Галеева. Одновременно с открытием выставки в «Горках Ленинских» представили новый ежегодный фестиваль камерной музыки «Летние пьесы». Получилось энергично.

В 1905 году Зинаида Морозова отправилась с испытывавшим душевный разлад мужем в Канны, где вскоре его обнаружили в гостиничном номере с пулей в сердце и предсмертной запиской. Рабочие «Товарищества Никольской мануфактуры С. Морозова сына и Ко», где он был директором-распорядителем, бастовали, дома тоже стало неспокойно: семейная жизнь дала трещину в пору влюбленности Морозова в актрису Марию Андрееву, которая, впрочем, предпочла ему Горького.

После морозовского ухода вдова не стала выносить сор из избы. В одной из витрин лежит предсмертная записка купца: «В моей смерти прошу никого не винить», а рядом – дневник старшего мастера-гравера мануфактуры. Тот пересказывает уведомление Морозовой, сообщившей о скоропостижной смерти «от разрыва сердца» и добавившей, что «С.Т. получил смерть от «толчка, данного болезни забастовкой рабочих». Судьба детей Морозовых тоже трагична: Тимофей то ли сгинет в Гражданскую войну, то ли будет расстрелян, Савва пройдет через ГУЛАГ, Мария загадочно утонет, и только Елена эмигрирует. Зинаида Морозова (она, к слову, оставила мемуары, но они не опубликованы) будет похоронена в поселке Быково, однако при строительстве аэропорта кладбище сровняют с землей. Что стало с прахом, точно неизвестно: то ли вернувшийся из ссылки сын Савва смог перенести его в семейный морозовский склеп на Рогожском кладбище, то ли – только горсть земли. Что касается мануфактурного сюжета, на выставке он получит косвенное продолжение в эскизе костюма к горьковским «Врагам»: в основу сюжета легли забастовки на морозовской фабрике и убийство ее директора.

Морозова вышла замуж снова, на этот раз за московского градоначальника, генерал-майора Анатолия Рейнбота и поменяла видавший именитых гостей московский особняк на Спиридоновке, решенный Шехтелем в псевдоготическом ключе, на подмосковные Горки. Там она жила с 1909-го по 1918-й: после революции имущество национализируют.

А пока Зинаида Григорьевна любила цветы во всех видах, вышивала, собирала фарфор и немного живопись. Усадебное растениеводство было поставлено на столь широкую ногу, что цветы возили в Москву на продажу и выставки – не ради прибыли. Что до пальм, теперь они видны на старых снимках, в Горках же росли вплоть до 1980-х. Нынешнее музейное руководство затею планирует реанимировать.

Несмотря на цифру в 400 экспонатов (проект размещен на двух этажах флигеля), у экспозиции энергичный ритм. Сюжетные линии, рассказывающие об увлечениях усадебных хозяек – матери и дочки, интонированы и вплетены в контекст интереса к ботанике в разные эпохи.

О вкусах не спорят. Судить об увлечениях не испытывавшей нужды в деньгах Морозовой можно по ассортименту любимого ею фарфора – от немецкого, французского, английского и датского до продукции российских ИФЗ и кузнецовского заводов. Везде много цветов и часто – золота. Эти самые цветы и особенно розы делаются каким-то наваждением, с ваз перекидываясь на обивку кресел, – стоит ли удивляться, что даже на одной из немногих сохранившихся от дочери Марии картин, в свое время написанной для maman, без особых претензий выведены розы. Получившая благодаря Рейнботу дворянство купеческая дочь Зинаида Григорьевна предпочитала, чтобы было красиво, даже если красивость выплескивалась в избыточность. В семейном собрании, например, хранилось блюдо кузнецовского завода, где от обилия цветов не осталось живого места, а дарственная надпись на рисованной голубой ленте была «От Общества служащих харчевой лавки».

Оставшаяся в Горках живопись – что девушка с розой кисти некоего Василия Лобова, что девушка в образе Флоры работы Аликса Дюваля – о том же понимании прекрасного. В эту линию вписаны и массивная тумба с золоченой резьбой, и бюст Марии-Антуанетты, ставшей одним из стилистических ориентиров Морозовой. Легкая игривость французского XVIII века в пору Морозовой обернулась увлечением неорококо.

К теме ориентиров до конца не разгадываемой линией добавляется оммаж Наполеону в виде заказанной Морозовой шторы с пчелами на пурпурном фоне, какие известны по наполеоновскому гербу. Стараниями дочери Марии материнские вкусы разбавила эстетика модерна. Младшая Морозова посещала Абрамцевские мастерские, а в семье почиталась как унаследовавшая врубелевские традиции, хотя хронологически они пересечься не успели. Когда в Горках обосновались Ленин с Крупской, под свой быт они приспособили кое-что как раз из более «спокойной» модерновой мебели, закрыв чехлами оставшуюся от старшей Морозовой.

Живопись (от «Синей гаммы» Петра Петровичева, рябящего флоксами холста, что был в усадьбе при Морозовой, до неморозовских «цветочных» вещей Коровина, Юона и других), врубелевская майолика и графика разнообразят создаваемую предметами и предметиками, от мебели, костюмов, фарфора до ридикюля, атмосферу. Они же ведут историю в культурологическом русле. О руссоизме и культе природы, о ботанических книгах (экспонируют даже рисунок из альбома француза Редуте, которому покровительствовала Мария-Антуанетта и книги которого сегодня невероятно ценятся на аукционах), о райском символе – павлине, появляющемся тут у Врубеля, о том, как модерн сменил ботанический фокус.

В разговоре о культуре в целом обретаются и самые необычные вещи, и некоторые интонационные акценты относительно главной героини. Это может быть иллюстрация с пальмами к «Энциклопедии» Дидро, а могут быть картинки из альбома «Ожившие цветы» Жана Гранвиля, который еще в 1860-х пародировал культ цветов, уподобляя им людей. На выставке более поздняя рифма им находится в использовавшихся Морозовой открытках с нимфоподобными девицами. И когда итогом одного из разделов оказывается картина «Дама с сумочкой» из Галеев-Галереи (вообще самая неожиданная живопись на выставку прибыла из собрания Галеева), которую уже в 1930-х Юрий Васнецов адресовал к «мещанской» теме, – это тоже интонационный акцент к вкусам Морозовой. В каком-то смысле как и неожиданный финал, где речь идет об эпохе модерна и впервые объединены пять офортов Якунчиковой из серии «Смерть и цветы (Череп)». Куратор шутливо сравнивает это с Уорхолом до Уорхола, а в ее текстах читаешь о теме vanitas, вновь ставшей востребованной на рубеже веков.