Марина Гайкович
Костюмы для постановки «Персефоны» создал модельер Гоша Рубчинский. Фото Никиты Чунтомова предоставлено пресс-службой фестиваля
Дягилевский фестиваль завершился двумя спектаклями. На сцене Пермского оперного театра труппа из Нижнего Новгорода представила ораторию Генделя «Триумф Времени и Разочарования», а на заводе Шпагина Теодор Курентзис, оркестр, хор и пластическая труппа MusicAeterna, детский хор «Весна» и приглашенные солисты воплотили в грандиозное действо две партитуры Стравинского – мелодраму «Персефона» и «Симфонию псалмов».
Постановку «Триумфа Времени и Разочарования» осуществили режиссер Елизавета Мороз и дирижер Дмитрий Синьковский. Нет сомнений, с каким удовольствием и азартом продирижировал бы эту ораторию худрук фестиваля Теодор Курентзис, учитывая, что героями красивых и страстных диспутов Генделя в ней являются даже не вымышленные персонажи, а отвлеченные философские категории – Красота, Разочарование, Время, Наслаждение, а этот маэстро как мало кто другой любит философствовать. Да и что говорить, если все эти четыре категории всякий раз образуют смысловое «магнитное» поле, систему эстетических координат Дягилевского фестиваля между Временем и Красотой, Наслаждением и Разочарованием в мучительно-увлекательных поисках фестивальной Истины.
Умышленно или случайно, но злободневная постановка не без сарказма пронеслась своим барочным вихрем моралите по суете праздно шатающихся гламурных персонажей, одетых по последнему писку моды. Знатоки европейских дефиле уверяли, что костюмы сшиты с оглядкой на современные европейские модные коллекции. Режиссер Елизавета Мороз призналась, что работа с этим материалом оказалась крепким орешком, несмотря на ее опыт работы в операх Генделя.
Вместе с командой дерзких единомышленников она придумала роскошно-тленное декадентское пространство разрушенного театра где-то между жизнью и смертью, куда и отправила старуху Красоту узнать, почем фунт лиха. Забавно, но начинается оратория почти слово в слово с фразы Царицы из «Сказки о мертвой царевне» Пушкина – с вопроса Красоты: «Верное мое зеркальце! В тебе я любуюсь блеском моей юности». Старуха Красота здесь предстала в пошлом парчовом золотом платье с копной роскошных седых волос и толстыми росчерками морщин, а терзающее ее Наслаждение – в эксцентричном обличье высокой и стройной дамы, у которой при ближайшем рассмотрении по видеотрансляции обнаружились на накладной груди десятки шрамов после операций по омоложению. Режиссер сочинила очень, до информационного пресыщения плотный сценический текст, заполнив им все даже инструментальные номера, не давая зрителю прийти в себя и вздохнуть, заставив императивно связывать между собой все разбегающиеся в разные стороны сочиненные ей сюжетные линии.
Уже на увертюре Наслаждение играет с Разочарованием в воображаемый бадминтон, а элегантное Время выступает в роли арбитра. Здесь постмодернистски обыгрывается и затертое до дыр, девальвированное и растоптанное сегодня высказывание Достоевского «красота спасет мир», и в одном из номеров Красота выходит со знаменитым портретом кисти Перова. В финале Красоту довели-таки до полного самоуничтожения, трагифарсово выведя ее пред зрителем буквально без кожи, как скелет, обтянутый мясом… Но не восхититься этим по-юношески максималистским зрелищем было невозможно, как и не порадоваться, что в наше время все же еще далеко не вся красота и полет мысли насильно замордованы и похоронены. Еще больше восторгов принесла музыкальная сторона премьеры, за которую отвечал русский барочник Дмитрий Синьковский с его нижегородским оркестром La Voce Strumentale, апологет бешеных темпов и взрывных акцентов, который собрал феерический состав исполнителей во главе с виртуозкой Дилярой Идрисовой. Певица совершила подвиг, отдав себя на растерзание, решившись выполнять – иногда с риском для жизни – режиссерские задачи, не прекращая ни на секунду думать о своей сложнейшей вокальной партии, которую исполнила феноменально прекрасно, создавая впечатление последней вспышки Красоты. Осенью этот спектакль покажут на сцене Нижегородской оперы.
Постановка диптиха «Персефона» – «Симфония псалмов» тоже открыла публике еще одну актрису, готовую к сценическим подвигам. Балерина Айсылу Мирхафизхан, в прошлом солистка Татарского театра оперы и балета им. Джалиля, а ныне – участница пластической труппы MusicAeterna, наделена недюжинным актерским талантом, владеет техникой речи: ее французский (по крайней мере для русского уха) звучал безупречно и главное настолько выразительно, что порой образ, настроение можно было почувствовать, не замечая подстрочника. Персефоне суждено было и летать над сценой (момент спуска в царство мертвых поставлен как полет на специальных тросах), и медленно опускаться в подземное царство, так, что даже движение кисти, которая еще виднелась над землей, вызывала трепет сочувствия к богине, сознательно обрекшей себя на жизнь между Олимпом и Аидом.
Эта «Персефона» для Теодора Курентзиса не первая – в свое время он с Питером Селларсом делал спектакль для мадридского Театро Реал, но тогда партитура Стравинского объединялась с «Иолантой» Чайковского. Универсальность мифа, впрочем, именно в многообразии трактовок, и сейчас Курентзис объединяет языческий сюжет с христианским, находя крепкие связующие нити. Элевсинская мистерия (а сюжет мифа о Деметре и Персефоне у древних греков был превращен в обряды инициации) дарила, как считалось, даже бессмертие души – а это уже и центральная идея христианства. Сложный по композиции мир «Персефоны» переходит в предельно лаконичный сценический образ «Симфонии псалмов», где центральная роль отдана детям, не знающим гнева или печали, невинным и чистым душам. Они находятся за двумя поставленными клином столами, в их руках свечи, и после требующей душевного, да и интеллектуального напряжения «Персефоны» псалмы дарят умиротворение.
Режиссер Анна Гусева и ее команда работают в стилистике прошлогодней «Комедии на конец времени» Карла Орфа, названной жюри «Золотой маски» явлением, не поддающимся классификации (спектакль получил специальный приз, и в этом случае он не воспринимается как утешительный: действительно, постановка выглядела как удачный поиск новых грандиозных театральных форм).
Мистериальное действо – пожалуй, так можно назвать постановку «Персефоны», где поэтический текст Андре Жида и знание о мифе, одном из самых многокомпонентных в трактовке, отражались в сценической композиции. Одновременно на сцене происходило несколько событий, зафиксировать их за один раз, очевидно, невозможно, но, может, и не нужно, а их значение – создать (смысловой) объем. Так, среди развалин рождается Персефона – словно птенчик, пока не обретшая возможности твердо стоять на ногах. Там, практически на краю сцены, будут появляться герои, проводиться обряды (например, обрезание волос), а затем появятся врачи, которые будут выхаживать младенцев в кювезах. Земля, которой усыпано все сценическое пространство, в иные моменты – символ плодородия, без которого немыслима сама красота мира, станет символом смерти, а затем – возрождения.
Красные огоньки в Интродукции (на возгоняющую драму музыку и стихи Теодора Курентзиса) окажутся сердцевиной маков, которые в какой-то момент с корнем вырвут: как хрупка красота, как хрупка сама жизнь! Богиня Деметра спускается к людям искать утешения в поисках исчезнувшей дочери, дочь же по собственной воле будет спускаться под землю, чтобы принести толику радости обитателям царства мертвых. Хотя мотив зерна граната, которое Персефона обманом проглотила и тем самым связала свою судьбу с Плутоном, здесь представлен совсем иначе: богиня в исступлении рубит брызжущие алым соком плоды граната, словно понимая, что она бессильна против своего же человеколюбия.
Пермь–Москв–Санкт-Петербург
