Дарья Курдюкова
Эта выставка – первый проект о галеристке и коллекционере, жившей сто лет назад. Фото агентства «Москва»
За семь лет работы Музей русского импрессионизма концептуально вырос, представляя все больше выставок-исследований. И внешних, когда приглашает на свою площадку готовые проекты, каким был, например, «Авангард: на телеге в XXI век» (см. «НГ» от 09.02.22), – и подготовленных своими кураторами, сейчас это Анна Скляревская. Героем теперь выбрали галеристку и коллекционера 1910-х годов Надежду Добычину (1884–1950). Ее имя на слуху, достаточно сказать, что именно она предложила свои залы для выставки «0,10», где Малевич представил «Черный квадрат». А вот со знаниями подробностей ее тернистого, но не трагического пути дело обстоит хуже.
На силуэтном портрете работы Елизаветы Кругликовой женщина с пучком, в старорежимном костюме разглядывает мольберт. Цепкую энергию в лаконичном образе Надежды Добычиной выдают не только руки в карманах, но, может, даже больше – «вздернутая» папироса во рту. Портрет воспроизведен в каталоге, на выставке – галерея иных образов, славивших галеристку, не всегда льстя ей, и входивших в ее личное собрание. Состав коллекции, в которой по документам числилось от 80 до 250 произведений, до сих пор мало изучен, куратор Анна Скляревская пишет, что написанная Ольгой Муромцевой первая статья о собрании вышла лишь два года назад. Выставка – первый большой проект о Добычиной в целом.
Главный этаж показывает как раз ее личное собрание и панораму осуществленных проектов (именно с теми вещами, которые там экспонировались и которые удалось разыскать и привезти). Спецпроект отдан выставкам задуманным, но неслучившимся, и тут размещены вещи из ряда, подобные им теоретически могли бы быть представлены.
Добычиной Гинда-Нека Шиевна (Надежда Евсеевна) Фишман стала по первому мужу Петру Добычину. С ним еще до брака они были арестованы в 1904-м «по обвинению в пропаганде среди кронштадтских моряков», он, видно, был так влюблен, что ради женитьбы перешел из православия в лютеранство, а после полученное им наследство употребил на женину затею с усовершенствованием бюро.
В искусство ее привел врач Николай Кульбин. Врач Главного штаба, в культуре он проявил активность, когда ему было под сорок. Добычина же поначалу его узнала как учителя биологии, посещая Курсы воспитательниц и руководительниц физического образования Лесгафта. Потом помогала этому деятельному любителю с устройством выставок и лекций – в итоге посмертная кульбинская экспозиция в 278 работ открылась в 1918 году в добычинском бюро, одновременно став одним из финальных проектов перед закрытием институции в 1919-м. Сейчас привезли три кульбинские картины: декоративно-«отстраненный» цветочный натюрморт, переживающую всплеск символистского колорита и истомы «Солнечную ванну» с обнаженными на природе и, главное, «Красную карусель». Мечущаяся контрастами красок вещь, где то ли в пляске, то ли в буйном видении готовы кануть в какую-то воронку дамские силуэты и чудны ´е маски, не то чтобы восхищает, но завораживает. Как писал о Кульбине Евреинов, «его задача – из тусклого Озера Жизни вылавливать волшебной удочкой золотых рыб, показывать их и поучать: «вот содержание Озера, остальное вода», «картины тихого Николая Ивановича влекли иногда именно как крикливый напев муэдзина».
Видимо, открывшееся в октябре 1911-го, через три месяца после рождения у Добычиных сына, бюро набрало обороты к 1913 году, – приведенные в каталоге ранние отзывы в прессе в основном датированы этим временем. Судить о собственном вкусе галеристки по подборке выставок и произведений трудно: свои проекты перемежались гостевыми, которым она давала приют. Среди них оказалась эпохальная «Последняя футуристическая выставка «0,10» с дебютом малевичевского «Черного квадрата», на манер иконы размещенного в красном углу: сейчас за тот футуристический выход отвечает «Молоток и кружка» Удальцовой. Кажется, Добычина стремилась если не всем вкусам угодить, то быть на слуху. Тут экспонировались мирискусники, бубновые валеты, Шагал, менее очевидные сегодня Абрам Маневич, Василий Денисов или члены Внепартийного общества художников Яков Бельзен, Степан Писахов и Иероним Ясинский. Устроенную Добычиной посмертную выставку экспонента «Мира искусства», а затем «Союза русских художников» Яна Ционглинского увидели 4000 человек, купили с нее 40 работ на 12 тыс. руб. К изобразительному искусству надо добавить концерты и вечера, у Добычиной, например, исполнял свои произведения недавний выпускник консерватории Прокофьев.
Одним из главных проектов бюро стал первый петербургский сольный показ работ Наталии Гончаровой в 1914-м, для истории выставок в России памятный цензурным скандалом с религиозными полотнами. Если рецензент «Речи» поощрил экспозицию как «одну из самых выдающихся и боевых» в сезоне, «Петербургский листок» брызгал слюной за оскорбленные неканонической живописью чувства. Развернувшаяся после доноса история звучит как из сегодняшнего дня. Впрочем, тогда за Гончарову встали стеной, и картины в итоге вернулись в залы.
Теперь все это, конечно, можно показать только пунктиром. Зато угадывающийся за пунктиром пласт огромен, как и поле для исследований. Добычина, например, планировала отвезти некоторые выставки в Европу. В Россию же она планировала привезти и Пикассо, и, будучи широких взглядов, японское и персидское искусство. Удалось представить только финское.
Каталог переживет выставку своей автономностью, и сейчас тот случай, когда книгу стоит хотя бы полистать. Она не только шире составом произведений, в том числе предоставленных коллегами из Финской национальной галереи и Латвийского художественного музея. В хронике жизни приведены выдержки из прессы тех лет с отзывами на добычинские выставки. А статьи Анны Скляревской, Натальи Мюррей и Наталии Семеновой помещают нынешнюю героиню и в политический контекст (о связях с революционным правительством пишет Мюррей), и в контекст социологии искусства (об эмансипации и женщинах-галеристках Клавдии Михайловой и Кларе Лемерсье, об арт-рынке начала века расcказывает Семенова).
То война, то революция, параллельно с этим развивались добычинские попытки развернуть бурную деятельность, перемежавшиеся правительственными попытками реквизировать помещение. Очень понятная сегодня история современницы столетней давности. С наступлением НЭПа Добычина загорелась надеждой реанимировать свое детище, о чем вспоминал Бенуа, но затея была обречена. Впрочем, трагической ее судьбу не назвать: она приняла революцию, ее коллекция не была национализирована, Добычина не осталась без работы, оказавшись то в Русском музее, то на «Мосфильме», то в Музее революции. Притом всю жизнь оставалась беспартийной.
