Елизавета Авдошина
В постановке Богомолова актеры обмениваются ролями от показа к показу. Фото с сайта www.mbronnaya.ru
Константин Богомолов наконец, истомив публику ожиданием, представил премьеру «Вероники», постановки по легендарной пьесе Виктора Розова «Вечно живые», ставшей в советском театре и кино одним из главных произведений о Великой Отечественной войне. В фойе Театра на Бронной к концу сезона также открыли новое мемориальное пространство-инсталляцию «Худсовет» – теперь тут можно увидеть старые афиши, а на экранах пролистать оцифрованные фотографии из архива театра и услышать стенограммы с реальных худсоветов времен работы Анатолия Эфроса, которые звучат сегодня как документальные пьесы. Впоследствии каталог обещают дополнить аудиозаписями современных репетиций, приоткрывая закулисье театра.
В отличие от фильма Михаила Калатозова «Летят журавли» и постановки Олега Ефремова в «Современнике», которая была также запечатлена на кинопленку, пафос пьесы в спектакле «Вероника» абсолютно стерт – иначе невозможно было бы развернуть сюжет в сегодняшний день. Ведь Розов писал о войне освободительной. Снимая идейную заряженность, Богомолов препарирует материю – что же происходит с человеком на фоне войны? И констатирует страшный распад и депрессию. «Война калечит людей не только физически, она разрушает внутренний мир человека, и может быть, это одно из самых страшных ее действий», – писал Розов.
Именно в депрессии находится Вероника (Яна Вилочкина), которая толком не успела проводить на фронт добровольцем своего возлюбленного Бориса (Андро Симонишвили). А в эвакуацию вместе с его семьей уехала, выйдя замуж за его двоюродного брата Марка (Богдан Жилин), где тот открыто ей изменяет, а своему начальнику дает взятки за продление брони от армии. Марк – пианист, и, оправдываясь за свою трусость перед Вероникой, он предлагает ей взвесить, что важнее – ему быть на фронте или остаться в тылу и заниматься искусством. Но, конечно, смысл меняется сегодня на противоположный. Уместно ли сегодня вообще класть на весы эти понятия – умозрительное искусство и реальные жизни? А розовская антитеза чистых людей насущных профессий (учитель, врач) и людей искусства, которых ковырнешь, и вот она – гнильца, продажная совесть, и сегодня звучит очень современно, драматически, совсем не по-пролетарски.
Саундтреком режиссер включает песню «Спят курганы темные» из советского кинофильма про Донбасс («Вышел в степь донецкую парень молодой…»), и тут же концентрируется на, казалось бы, проходной реплике: «Ты сводку читала? – Что? – Ведем войну на чужой территории! А?» – и дальше у Розова: «Ну и что? – Ничего, просто никогда не думал, что Минск – это заграница».
Вместе с тем стерта и индивидуальность актерских работ, которые в упомянутых интерпретациях были выдающимися. Монументальные образы – в кадре у Калатозова, психологически более сложные, противоречивые – у Ефремова. Но любопытно, что ирония и даже сатира была присуща обоим, да и Богомолову эти краски тоже не чужды. Однако – нет. Нет ничего – только тишина, паузы и механическое говорение.Остранение, полная отмена эмоций актеров у Богомолова каждый раз воспринимается по-разному в зависимости от материала. И тут, безусловно, оно становится фиксацией ужаса, страха, выжженного поля катастрофы: «Опротивела эта война. Кричали – скоро кончится, месяца четыре, полгода! А ей конца-края нет».
Жизнь идет на автопилоте, потому что телом герои в эвакуации, а душой – на фронте, там, куда ушел Борис. «Это очень тихий спектакль» – так предуведомлял зрителей на премьере сам режиссер. А еще – стоит добавить – очень серьезный, в смысле сыгранный со слишком серьезным выражением лиц, что, правда, не добавляет ему глубины.
Игра со стилем, которую Богомолов уже пробовал в петербургской «Славе» в БДТ, когда публика заражалась бациллой сталинской пропаганды, подпадая под обаяние духоподъемных идеологических виршей (и режиссер, видимо, чает эксперимент повторить в Москве: на лето намечена премьера мюзикла «Свинарка и пастух» того же советского автора Виктора Гусева), здесь тоже отменена. Нет никакой привлекательности даже в сугубо положительных героях пьесы, нет отторжения и четких оценок тех, кто выбирает низкий путь приспособленчества, – в режиссерской расстановке чувствуется имморализм, подкрепленный и формальным решением. Задействованные актерские составы не только дублируют исполнителей, как это бывает обычно, актеры и обмениваются ролями от показа к показу, как бы пробуя разные стороны.
Отказ от романтизма, доведенный до предела – и Вероника, и ее золовка Ирина (Анна Патокина) намеренно режиссером не приукрашены во внешнем облике, и если Ирина и по сюжету синий чулок, то Вероника, в которую влюбляется каждый мужчина в ее окружении, здесь выглядит удивительно нетипичной. Эта антиженственность коррелирует с антимужественностью. Мужские благородные поступки тоже остаются как бы за скобками, глава семьи врач Федор Бороздин (Иван Шабалтас), по сути, дезавуирован, на «авансцену» выходит бездушный Марк, беспринципный конферансье Чернов (Лера Горин), и даже комиссованный солдат (Александр Шумский), который приезжает в эту большую семью в эвакуации с фронта, скорее попросту инфантильный мальчик. И если считать розовскую «Веронику» прямым продолжением арбузовской «Тани», поставленной Богомоловым в минувшем сезоне (совпадают они и по времени: 30–40-е годы, и по советской поэтике), то та одухотворенность надеждой, жаждой и волей к жизни сменилась атрофией чувств и дезориентацией смыслов для человека.
Финал оборван словно на полуслове. Герои празднуют возвращение из эвакуации в Москву, слышен салют (глухой, как из бочки), но война еще только на середине – пьеса написана в 1943-м. Режиссер останавливает взгляд с помощью камеры, укрупняющей лица артистов в трансляции на сцене, на самом значимом своем персонаже – бабушке Бороздиных. Ее играет Вера Майорова, старейшая артистка труппы театра, пережившая войну в детстве. Варвара Капитоновна хлопотливо собирается идти ставить чайник, она собранна и спокойна. Жизнь продолжается?
