Елизавета Авдошина
Булгаковская чертовщина тут правит бал. Фото с сайта www.teatrpushkin.ru
В Театре им. Пушкина сезон проходит под знаком Михаила Булгакова. «Багровый остров» сатирически обозначал вектор цензуры на сцене, набирающей обороты. «Зойкина квартира» живописует тоску по старой жизни и в неожиданном ракурсе постановки Евгения Писарева предстает трагикомедией, где люди растеряны и обречены.
Зиновий Марголин устанавливает на сцене роскошный абрис дореволюционной квартиры: покатый паркетный подиум дублирует подвешенный потолок с лепниной, и низ и верх согласно оптическому закону расширяются к авансцене, как вырезанный стоп-кадр. На потолок будут транслироваться тени, отражая одурманенное сознание богемного Обольянинова, принимающего очередную дозу, чтобы забыться от грубости и ужаса: «Потому что эта власть создала такие условия жизни, при которых порядочному человеку существовать невозможно».
Тот странный миг, описанный Булгаковым, когда старая жизнь рухнула, а новая щерится звериным оскалом. И все хотят бежать, бежать за границу без оглядки, пользуясь любыми средствами, и в разговорах только одно: визы, визы, визы. А что будет там, в этой далекой Ницце? И кто там ждет? Был ли 100 назад ответ на этот вопрос туманней, чем сейчас?
На просцениуме видны приметы советского быта. Слева будут входить в переднюю посетители «нехорошей квартиры», а справа Зоя Денисовна Пельц примется отмывать после погони и укрывательства будущего администратора своего «ателье», прощелыгу и шулера Аметистова, чтобы поставить задуманное дело с домом свиданий на широкую ногу.
Булгаковская чертовщина тут правит бал: герои то застывают, скрючившись, подсвеченные инфернальным светом в самом угаре веселья, то физически ощущают потусторонний холодок, и неназванный призрак квартиры в облике стареющей девы появляется и исчезает среди них. Мистические мотивы естественным образом укладываются в нуар-стилистику, выбранную режиссером и художниками, которые, конечно, делают ставку на «вкусную» картинку 20-х годов с отглосками декаданса и революционного хаоса. Костюмы Мария Данилова почти все стилизует под исторические, разве что агентуру одевая почему-то в плащи и шляпы чуть ли не американских 60-х.
Вечера в «ателье» превращаются в целый каскад номеров: новоиспеченные модельщицы артистически поют романсы, разыгрывая перед Гусем-Ремонтным первоклассный варьете. Визуально и жестово Гусю, функционеру-патриоту, главному клиенту заведения, придуман расхожий образ сбрендившего генсека. Но отсутствие свежей сатирической трактовки компенсируется, как всегда, талантливым и подробным проживанием роли Александра Матросова (в очередь играет Владимир Майзингер). Одна сцена с раздачей денежных купюр – то слюняво-вальяжно запихнутых в женское декольте, то барски брошенных под «лакейские» ноги Аметистова – чего стоит!
Первый акт значительно уступает второму, кажется, весь нерв в спектакле появляется, когда драматический сюжет окончательно подчиняется музыке (аранжировка – Павел Акимкин), а драма переходит почти в оперетту. Евгений Писарев явно идет по своим же следам успеха «Кабаре». Музыкальный бравурный лейтмотив контрастирует с меланхолическим романсом Зойки «Не мешайте мне сегодня жить…». Вступает джаз-бэнд, и детективная интрига стремительно летит к концу: наивные мечты о комфортном будущем рассыпятся, выскользнут из рук, как соскальзывают и сами герои по паркету, скатываясь в неизвестность.
Сильными психологическими образами постановка не поражает, молодые актеры берут персонажей понятными внешними красками: ловкий делец Аметистов (Александр Кубанин), оборотнический китаец Херувим (Назар Сафонов). Обаятельный и запоминающийся образ вдруг обнаруживается в персонаже эпизодическом – в горничной Манюшке (очень живое исполнение Елизаветы Кононовой, работающей в театре только второй сезон). К провинциальному говору и манерам она надевает кокошник, в котором залихватски поет и танцует свой номер-изюминку перед гостями «ателье» по наущению хозяйки. Но сбежит впоследствии из Зойкиной квартиры с китайцем-наркодилером, сбросив девичество и стыд, как надоевший крахмальный передник.
Настоящая драма лежит на плечах лидеров труппы. Любовный дуэт Зойки с чуть не плачущим «мальчиком Пьеро», изнервленным альфонсом Обольяниновым (Александр Дмитриев), – странный, но такой типичный для времени союз сильной женщины и слабого мужчины (и снова Булгаков все предвидел!). Обольянинов опереточно падает от панических страхов и гротескно запрокидывает голову, подрабатывая в «ателье» тапером. «Я не брошу вас в тюрьме» – в этот быстрый финальный крик Зойки, уже схваченной, арестованной, Александра Урсуляк вкладывает глубокую горечь, словно сдерживаемую все это время ее непотопляемой натурой.
Арест «бизнесвумен» («Если бы вы не были женщиной, сказал бы, что вы – гений», – говорит Зойке Гусь) и смерть от рук жадного китайца развратного Гуся в этой постановке делает их вдруг не зарвавшимися дельцами, в погоне за наживой потерпевшими фиаско, а жертвами эпохи. В сущности, глубоко несчастными людьми, хватавшимися за воздух, а в итоге перемолотыми временем – с перевернутой моралью.
