Марина Гайкович
Хор MusicAeterna и Теодор Курентзис. Фото пресс-службы зала «Зарядье»
В Концертном зале «Зарядье» стартовала программа к 150-летию Сергея Рахманинова. Открыл ее Теодор Курентзис, выбрав для зачина «Всенощное бдение». Композитор Алексей Ретинский – по заказу зала – написал сочинение «Ты – ликами цветов», посвященное композитору.
Предыстория этого проекта, который должен был стать стержнем текущего сезона «Зарядья», печальна: из трех планируемых мировых премьер осталась одна, бывший директор зала Ольга Жукова уволена без объяснения причин. Если следить за информационной сеткой, скандал в соцсетях поднялся именно после анонсирования программы «Рахманинов-150», одним из участников которой должен был стать украинский композитор Александр Маноцков. Это ли послужило поводом для расторжения договора с директором, знают только учредители и сама Жукова, но факт остается фактом: хороший и, кстати говоря, лояльный власти директор остался за бортом. На днях сама ушла из «Зарядья» и Вероника Камаева, руководитель продюсерского отдела, немалыми усилиями которой зал быстро приобрел популярность. Новый директор, пианист и дирижер Иван Рудин, в целом планку не опускает, но его собственный взгляд на месседж зала, его миссию будет более понятен в следующем сезоне.
Как раз рахманиновская программа сформирована добротно – здесь и театрализованное представление («Белая сирень»), и парад российских пианистов, и симфонические концерты с разными оркестрами и дирижерами, и вокальные вечера, где планируются выступления Альбины Шагимуратовой, Ольги Перетятько и даже Рамона Варгаса. «Всенощное бдение» стало стержнем программы: оно прозвучало на открытии цикла, а 18 апреля будет исполнено еще раз, как реконструкция мировой премьеры сочинения. В 1915 году партитура прозвучала в исполнении мужского хора и хора мальчиков – эта же версия будет предложена и в «Зарядье».
Сознательно или нет, но, выбирая «Всенощное», Курентзис перекидывает мост в 1915-й. В годы войны композитор, в то время почти не сочиняющий, обращается к молитве. На основе церковного обихода он лепит монументальную партитуру, рахманиновскую по духу, по стилю, насыщенности гармонического языка, по форме. Его «Всенощное бдение» по драматургии – симфония, исполненная в блистательной хоровой технике. Курентзис, разумеется, так и выстраивает исполнение, проводя хор MusicAeterna от Пролога «Приидите, поклонимся» до финального «Взбранной воеводе» через движение от печали и созерцания к величавым кульминациям (их две – в моментах рождения и воскресения Христа). Но это исполнение – на полутонах: здесь нет открытой торжественности или трагедийной драмы, а в постепенном угасании финала есть даже что-то таинственное, недоговоренное.
Для премьеры «Всенощного бдения» были задействованы все ресурсы Синодального хора и учеников Синодального училища (а зал его сегодня, к слову, носит имя Рахманинова), но в богослужении партитура так и не прижилась, как не прижилась – до 1950-х – на концертной эстраде в Советской России. Сложно представить, но в 30-е музыку Рахманинова отваживались играть только самые смелые. «Невозвращенец» посмел выразить свою политическую позицию, поставив подпись под письмом, разоблачающим несовершенства коммунистического строя. Иногда кажется, что время движется по спирали…
Трагедийность рахманиновской судьбы – человека, полжизни существовавшего в любви к родине и полжизни – в тоске по ней, в тоске настоящей, не показушной (Рахманинов отправлял деньги армии во время Великой Отечественной) – в фокусе сочинения Алексея Ретинского, которому автор дает определение мистерии. Первая часть пьесы словно цепляется за «Всенощное», используя текст Великого славословия, который звучит у хора в народной манере, постепенно переходя к академическому стилю. Вторая обращается к прошлому, преломляя начальные темы фортепианных концертов. Знаменитый колокольный звон из зачина Второго многократно повторяется у двух роялей, один из которых настроен на четверть тона ниже, что создает эффект нестабильности, тревоги, а может, звучания старого патефона, а мелькнувшая мелодия из Третьего возникает и исчезает – как что-то безвозвратно утраченное. Наслаивающийся текст из песни Егора Летова «Русское поле экспериментов» («А поутру они неизбежно проснулись/ Не простудились – не замарались/ Называли вещи своими именами/ Сеяли доброе, разумное, вечное/ Все посеяли, все назвали»), возможно, дает другую оптику, от Рахманинова – через Летова – к нам, сегодняшним. Наконец, последняя часть, которую женский голос исполняет в темноте (локальный свет подчеркивает только фигуру сопрано Екатерины Дондуковой и дирижера). Текст Геннадия Айги, давший название сочинению, молитва поэта-постмодерниста, поется a capella, с эффектом tabula rasa, когда певица старается снять признаки академического или какого-либо вокала, а вместе с тем – без особенной выразительности, но именно это и создает ощущение реквиема. Кому этот реквием – Рахманинову или тем, кто сегодня нуждается в молитве? Вопрос, ответ на который у каждого свой.
Андрей Мельников