Владимир Дудин
Спектакль повторяет знаменитые декорации Федора Федоровского из Большого театра. Фото Ольги Акимичевой предоставлено пресс-службой театра
В Казани с размахом отмечают 150-летие его уроженца – мировой легенды Федора Шаляпина. На месте дома, где родился будущий певец на бывшей Рыбнорядской, а ныне улице Пушкина, открыли мемориальную доску, выпустили каталог мемориальной коллекции певца из собрания Музея Горького и Шаляпина и привезли выставку из Бахрушинского музея, а в день его рождения исполнили оперу «Борис Годунов» Мусоргского на международном фестивале в Театре оперы и балета им. Джалиля.
Сегодня со смысловыми и этическими резонансами полуторавекового юбилея Шаляпина дело обстоит примерно так же, как с еще более солидным юбилеем Петра I. Один распахнул окно в Европу, о чем так красиво, вдохновенно, просто и очень точно написал «наше все» Александр Сергеевич, но чем сегодня ну никак не смогли официально хвалиться хозяева этой страны, которые эти двери туда так грубо захлопнули. Петр, а вслед за ним и Елизавета с Екатериной пригласили итальянцев, немцев и голландцев, чтобы те помогли структурировать русский двор, научить придворных говорить правильно, привить европейские манеры, а бесталанные наследники его престола в год 350-летия первого императора решили отказаться от их ненужных услуг.
Федор Иванович Шаляпин как уехал в последнюю гастроль в 1922 году, так оттуда и не вернулся в страну, где вмиг оказались попраны все права человека. В его доме-музее в Москве на Новинском бульваре есть комнатка на втором этаже, которая осталась певцу в период уплотнения и национализации имущества – он называл ее «голубятней». Из этого дома, превращенного в коммуналку, вывозилось машинами фамильное серебро, мебель, даже 200 бутылок вина. Певцу, который в 1918 году получил звание народного артиста, не дали «защитный ордер», который бы спас его от варварского разграбления пролетарскими крохоборами. Шаляпин оставался в статусе «невозвращенца» и после смерти, а звание народного артиста ему вернули лишь в 1999 году. Тогда же был открыт и первый памятник певца в полный рост на его родине в Казани и установлен рядом с Богоявленским собором, где был крещен маленький Федя. Своему другу Горькому Шаляпин говорил, что Казань «прекраснейший из всех городов мира город». Ведь именно в этом городе детства он получил самое сильное впечатление, открывшее ему волшебный мир театра. В Театр спиритизма и магии на бывшей Николаевской площади Федя бегал знакомиться с лицедейством Яшки Мамонова, который, как пишет певец в своих воспоминаниях, пробудил «тяготение к жизни артиста», «интерес к представлению, так не похожему на действительность». В новом каталоге «Шаляпинские реликвии в Казани», выпущенного Музеем Горького и Шаляпина, можно близко рассмотреть 185 предметов, принадлежавших непосредственно Федору Ивановичу, часть которых попала из московского дома и петроградской квартиры. Последние поступления связаны с парижским домом русского баса на авеню д’Эйло, где он жил последние 13 лет своей жизни.
«Борис Годунов» Мусоргского на оперном фестивале имени великого русского артиста в Татарском театре оперы и балета стал центральным событием мемориального дня. Спектакль режиссера Михаила Панджавидзе под управлением дирижера Василия Валитова дал возможность ощутить пышность масштаба исторического полотна композитора, впечатление от которого усиливали декорации, выполненные по эскизам Федора Федоровского. В редакции Николая Римского-Корсакова с фрагментами Павла Ламма есть знаменитая «Сцена у фонтана», где разворачивается знойный, страстный, политически напряженный диалог-манипуляция Марины Мнишек и Самозванца, рисующий схватку не столько представителей разных держав, сколько психологически острый диалог мужчины и женщины в их пути к власти друг над другом. Меццо-сопрано Агунда Кулаева и тенор Олег Долгов явили эталонное прочтение этой сцены. Стать и сталь обольстительного вокала Агунды создавали образ «гордой полячки» Марины. Олег Долгов показал себя одним из лучших, если не лучшим интерпретатором партии Самозванца, в исполнении которого сошлись интонационная точность, красота, сила и осанка лирико-драматического тенора. Редкий Самозванец доводит эту сложнейшую партию без потерь, гордо восседая на белом боевом коне уверенности в своей непререкаемой правоте.
Состав юбилейного «Бориса Годунова» останется в истории казанского фестиваля как образцовый. В партии Юродивого здесь ослепительно сверкнул своими веригами тенор Ярослав Абаимов, выступивший в этой же роли на открытии сезона в Ла Скала под управлением Риккардо Шайи. После партии графа Альмавивы в «Севильском цирюльнике» Россини его тонкое, психологически осмысленное интонирование Юродивого показало многогранность и глубину драматического таланта этого молодого певца. Прекрасен был в своем вокально-артистическом раздолье бас Михаил Колелишвили в партии беглого монаха Варлаама, особенно в разгульной песне о взятии Грозным Казани.
Но наивысшим интересом было слушать и наблюдать за двумя басами в партии представителей светской и духовной власти. Михаил Казаков являл музейную трактовку партии царя Бориса, нарочито скульптурно лепя и фиксируя позы, которые были призваны напоминать легендарного юбиляра, и вытягивая жилы слушателей каждой нотой, пропущенной через звенящую головную боль самодержца с тяжелой кармой. Алексей Тихомиров предстал на этом фестивале не только в камерной и оперной ипостасях, но еще и сыграл самого Федора Ивановича Шаляпина и сделал это настолько убедительно, что верилось в реинкарнацию, переселение душ, если учесть еще и что и ростом он вышел таким же высоким, как его великий предшественник. С копной убеленных сединой волос и длинной бородой в партии Пимена был больше похож на старца-кудесника из «Песни о вещем Олеге», удалившегося от мирской суеты на пути к Универсуму. Этим басом двигала колоссальная внутренняя энергия, идущая от земли, в голосе слышался крест страданий Христа, в завораживающей неспешности жестов и движений читалось связь его героя с чем-то надмирным, надсуетным, Вечным покоем. Мусоргский написал эти важные партии для басов, как Верди сочинил для этого же голоса Короля Филиппа и Инквизитора, словно для того, чтобы проверять артиста на амплитуду его амбиций, человеческих и творческих способностей, преданность и глубину служения театру и опере, а с ними – миру и человеку. Неспроста во вступлении к своим воспоминаниям он написал: «Я – человек и чувствую боль, как все».
Казань–Санкт-Петербург
