Елизавета Авдошина
Для психиатрической лечебницы художник Александр Боровский выбрал желтый цвет. Фото Ларисы Герасимчук предоставлено пресс-службой театра «Мастерская Фоменко»
Евгений Каменькович представил премьеру сезона. «Двадцать третий» – так, сухо и информативно, названа инсценировка театра по одному из поздних, автобиографических романов Эриха Марии Ремарка «Черный обелиск». Действие происходит ровно 100 лет назад в выдуманном немецком городке Верденбрюк. Только что кончилась война, страна увязает в инфляции, бывшие однополчане пытаются вернуться к мирному течению жизни.
Худрук «Мастерской» – один из немногих сегодня режиссеров, кто намеренно выбирает полнокровие прозы в противовес редуцированной «выжимке» жизни в пьесах. А самое главное – мастерски умеет распорядиться на театральной сцене обилием персонажей и хитросплетением сюжетных линий, выстроить амплитуду диалогов, сделать каждого из героев, от ключевого до эпизодического, запоминающимся участником сценического действия. Увлекательно рассказать публике историю, добавив в меру черного юмора, в меру эротического напряжения любовных приключений, не потеряв идейной наполненности. И не было бы преувеличением сказать, что театр Евгения Каменьковича – это театр идей, где романическая изящность соединяется с холодной публицистикой.
Не всегда публицистика, высказанная в лоб, имеет глубокий театральный эффект. «Двадцать третий» – спектакль повествовательный, избыточно объемный, как итог не имеющий масштабных актерских ролей-открытий. Все поднятые темы – опустошения, безверия, ментального тупика страны – удивительно говорят с нашим временем, но не обжигают. Впрочем, таков побочный синдром. Как сказано у Ремарка: «Смерть одного человека – трагедия, а смерть миллионов – только статистика».
На сцене разворачивается триединство пространства, символически характеризующее эпоху безвременья между двумя войнами. Только что закончилась Первая мировая, но назревающие национал-социалистические настроения в Германии уже предвещают Вторую. «Время, когда о мире думали так много, а делали так мало». Александр Боровский выстраивает подвижную галерею монохромных фонов, их оттенки дублируются в костюмах (Мария Боровская). Черный – для погребальной конторы «Кроль и сыновья» во главе с колоритным владельцем (Владимир Топцов), красный – для бара «Красная мельница», куда ее сотрудники регулярно ходят выпить, и желтый – для дома скорби, психиатрической лечебницы – ее посещает рассказчик, молодой человек с тоской в глазах, художник и бухгалтер конторы Людвиг (Юрий Буторин), где он играет в местной часовне на органе за сытный паек. Там же обретает платоническую любовь – Изабеллу-Женевьеву (Дарья Коныжева), страдающую раздвоением личности. Земную же привязанность он испытывает к акробатке Герде (Полина Айрапетова). Наряды она носит ярко-красные, как и дамы «без возраста», ночные бабочки (Александра Кесельман, Екатерина Смирнова), и соблазнительная соседка Кролей гардеробщица Лиза (Ксения Кутепова).
Гробовщики, проститутки и сумасшедшие, или кладбище, дом терпимости и «желтый дом», где содержится и ветеран войны, все ждущий скорейшего возвращения на фронт. Таковы контрастные локации и социальные принадлежности героев, занятых по большей части светскими разговорами за рюмкой с ежедневным обсуждением курса валют, дутой экономики и развала страны.
И словно бы ничего не происходит. Выйдя из окопов, это потерянное поколение дезориентировано, им не способны объяснить произошедшее ни знатоки тела и души человека (врач и пастор), ни «всеобщий патриотический угар». А тех, кто меньше всего рефлексирует, упаднические настроения заставляют искать опору в праворадикальном движении. И вот они-то выведены совсем неприглядно, что туповатый мясник Вацек (Тагир Рахимов), что подхрюкивающий предприниматель Генрих Кроль (Дмитрий Захаров), что марионеточный юнец, словно из будущего гитлерюгенда (Степан Владимиров).
В воздухе разлит кабаретный дух: витальность сталкивается с трауром, красный цвет перекрывает черный. В финале жизнь горожан наконец выходит из застоя, круто меняется, резко обретает новые горизонты. Но разве те, о которых они мечтали? На опустошенной сцене веселая карусель воспоминаний рассказчика убыстряется, живые люди вновь сужаются до короткого описания судьбы. Сводка вновь суха и безэмоциональна: погиб в 1942-м; отправлен в концлагерь; убит.
