Александр Матусевич
Постановка Алексея Степанюка соединяет соцреалистический визуальный ряд с полной «реабилитацией» религиозно-мистической тематики. Фото Наташи Разиной © Мариинский театр
Опера-мистерия была написана великим композитором на закате жизни – это последнее сочинение, премьеру которого ему довелось увидеть: премьера следующей оперы, «Золотого петушка», состоялась уже посмертно.
В итоговом сочинении Римский-Корсаков показал буквально все, во что верил, чему поклонялся – и в плане философии, и в плане эстетики. Современники задумку мастера не очень оценили: пеняли ему несценичностью сочинения, избыточностью музыкального материала, эпигонством по отношению к Вагнеру и еще многими другими «грехами». Премьеры в Мариинском и Большом театрах в 1907–1908 годах прошли с почтительным пиететом к мэтру, но без особого энтузиазма.
Потомки отнеслись к «Китежу» еще более неоднозначно. В ранние советские годы на оперу существовал почти негласный запрет: ленинградская постановка 1926 года была публично разгромлена, а сама опера признана негодной для задач строительства нового общества и воспитания нового человека.
После войны запрет был снят, однако сочинение пытались трактовать исключительно в фольклорно-реалистическом и героико-патриотическом ключе, изрядно купируя и вымывая из него всякую мистику. И даже когда идеологические ограничения вовсе стали неактуальными, «Китеж» не превратился в репертуарное сочинение: за ним закрепилась слава слишком длинного и малотеатрального опуса. Если за него и берутся, то очень редко и только самые крупные театры, в основном только в России: Мариинка, Большой, Екатеринбургский. Исключение несколько лет назад составил лишь Удмуртский оперный.
За рубежом «Китеж» еще более редок – в последние десятилетия его там ставили исключительно по инициативе режиссера Дмитрия Чернякова, который усиленно оперы Римского-Корсакова пропагандирует, – его версию видели в Амстердаме, Милане и Барселоне. Именно Черняков в 2001-м попытался найти новый ключ к этому сочинению – его мариинский спектакль постмодернистской эстетики снискал множество наград и держался в репертуаре театра 20 лет.
Однако теперь решено вернуться к постановке Алексея Степанюка 1994 года, которая соединяет соцреалистический визуальный ряд с полной «реабилитацией» религиозно-мистической тематики. В середине 1990-х такой подход казался новым, работа имела успех, была показана неоднократно за рубежом по обе стороны Атлантики, однако после черняковского опыта его эстетика кажется слишком прямолинейной и в некотором смысле возвратом в прошлое. Впрочем, пересмотру сегодня подвергается не только театральная эстетика, поэтому новый-старый мариинский «Китеж», пожалуй, отвечает новым реалиям и новым установкам нашего бытия.
Визуально это очень красивый спектакль (сценография самого Степанюка). Открытая просторная сцена с настеленными на нее зелеными холмами ограничена двумя арками, на которых виднеются церковнославянские цитаты из Евангелия от Иоанна: очевидно, что это портал для праведников, куда никакие Гришки точно не попадут. На заднике – торжество видеоарта (работа Вадима Дуленко): в Феврониевой пустыне гуляют как бы всамделишные медведи и лоси, пугающе реалистичным огнем пылает Малый Китеж, следом во всей красе отражается в озере невидимый Великий Китеж и, наконец, в финале все заливает белоснежно-золотой неизреченный свет. Роскошны костюмы художницы Ирины Чередниковой: всех оттенков красного – в сцене сорванной свадьбы у малокитежан, брутально-черные – у тьмы татарской, благородно сине-голубые – у готовых к сакральной жертве великокитежан, переливающиеся стразами кипенно-белые – у причастных райскому блаженству праведников.
Ораториальную сущность оперы Степанюк, кажется, и не пытался опровергнуть: торжественная статика тут доминирует, позы картинны, поклоны и вообще любые движения – преувеличенно былинно-героические. С одной стороны, режиссер внимательно слушает музыку, с другой – уж слишком буквально иллюстрирует либретто безо всякой к нему дистанции. Его Феврония (Ирина Чурилова) – пышущая здоровьем и энтузиазмом земная дева, княжич Всеволод (Александр Трофимов) – былинный красавец в стиле киногероев Сергея Столярова, татарские мурзы (Мирослав Молчанов и Глеб Перязев) – канонические кончаки: ошибиться, кто есть кто, тут совершенно невозможно, гадать не над чем – надо просто любоваться и внимательно слушать музыкальную интерпретацию.
Она того стоит: Валерий Гергиев знает все про Римского-Корсакова, про его образный мир, его дух и эстетику, еще больше он знает собственно про «Китеж», которым дирижировал, наверное, сотни раз. Опера звучит монументально, неторопливо, прочувствованно, со вкусом к божественным длиннотам.
Динамический диапазон максимален – от тончайшего шелеста пианиссимо до оглушительных, неистовых форте-фортиссимо в Сече при Керженце. Вокалисты поданы буквально на блюдечке с голубой каемочкой – не то что не заглушены ни разу, но бережно опекаемы в самых неудобных с точки зрения баланса местах.
А еще дирижер добился от них какой-то совершенно невероятной для оперы дикции – бегущая строка на русском оказывается излишней, даже когда поет колоратурное сопрано Юлия Сулейманова – Сирин, у которого, как правило, слов не разобрать никогда. Ветеран Николай Гассиев единственный, кто выбивается из этого ряда, – своего Гришку он играет невероятно правдиво, но пение носит уже в большей степени мемориальный характер. Однако остальные вокальные работы отличаются красотой и свежестью голосов: из совсем молодых отлично показались Светлана Карпова – Отрок, Максим Даминов – Поярок, Юрий Воробьев – князь Юрий.
