Музей Анатолия Зверева открыл новую площадку выставкой "Прогулки мечтателя"

Скульптуры Игоря Шелковского, остовы фигур – это знаки. Фото со страницы «Музей AZ» в «ВКонтакте»

Первая персональная выставка Семенова-Амурского прошла, когда ему было 65, в московском Институте физических проблем АН. Спустя девять лет, в 1976-м, случился второй и последний при его жизни персональный показ, в московском Центральном доме работников искусств. В начале 1970-х Семенов-Амурский участвовал в однодневных андеграундных проектах с Игорем Шелковским, Борисом Орловым, Ростиславом Лебедевым, Дмитрием Александровичем Приговым… в мастерской Шелковского. Он, в свое время открывший для себя Семенова-Амурского, хотел показать его миру и в 1988-м и 1993-м устроил две выставки во Франции. В теперешнем проекте полсотни произведений Семенова-Амурского тоже происходят из коллекции Шелковского, а скульптуры самого Шелковского – из собрания Музея Зверева.

Сложность – в рамках. Семенов-Амурский, уроженец Благовещенска-на-Амуре (псевдоним Амурский – оттуда), ученик сперва Благовещенского художественно-промышленного училища, затем – ВХУТЕМАСа, где среди его наставников были и Фаворский, и Митурич, с точки зрения советской власти «формалист», вынужденный вследствие этого зарабатывать ретушированием фотографий для Большой советской энциклопедии, – так вот для себя он работал так (неизменная его подпись – «С-Ам.»), что не только в рамки официального искусства, но и в рамки нонконформизма не умещался. В фильме-интервью Игорь Шелковский вспоминает, как Семенов-Амурский советовал молодым художникам обратиться к Сезанну и явно не жаловал Ренуара. В его наследии осталась масса тетрадей с записями, и было бы интересно увидеть и их рядом с его работами.

Семеновские многочисленные пейзажи (включая написанный в 1947-м, через год после обвинения в формализме и игнорирующий это обвинение), какие-то сценки с людьми, с лошадьми, по отношению к которым напрашивается слово «архетипические», – впитали не то чтобы сезанновское чувство объема, скорее свободу движения кисти и стратегию обобщения. Впрочем, в этом, в вязи разноцветных мазков, можно увидеть одновременно влияние Боннара и – порой – простоту детского рисунка. «Я люблю гулять в садах моего воображения» – фраза Семенова-Амурского, пересказанная в названии выставки. Искусствовед Александр Балашов пишет о «языке культуры символизма», причем не в смысле эстетики или идеи, а как о «пути проживания реальности».

Посвящение Шелковского Семенову-Амурскому – это еще и рамы, с удивительным тактом и разнообразием сделанные (он говорит, первоначально стал их делать, поскольку обрамлять в мастерской вышло слишком дорого). Они то уходят в геометрическую абстракцию, то напоминают наличники, то подхватывают ту самую живописную вязь стаккато своих элементов.

Скульптуры Игоря Шелковского – идущие люди, сидящие люди, вернее, остовы фигур – это знаки. Помимо биографического диалога между художниками как раз сосуществование в одном пространстве сцен, персонажей-архетипов с пластическими знаками составляет диалог эстетический. При всей разнице почерков: живопись и графика Семенова-Амурского в целом многословны, они и веселы, и тревожны вот этими линиями и красочными мазочками, фигуры же Шелковского, как известно, крайне лаконичны, тут скорее экспрессия молчания. Но все это размышления о том, что можно выразить и что остается интенцией.