Дарья Курдюкова
Савицкого считали и подвижником, и чудаком. Фото предоставлено пресс-службой Музея русского импрессионизма
Уже давно Государственный музей искусств республики Каракалпакстан им. Савицкого у всех на слуху как синоним редкой коллекции, которую мечтают увидеть своими глазами. За этим «давно на слуху» были десятилетия энтузиазма, околачивания порогов, отчаяния и снова энтузиазма и борьбы, вложенных основателем и первым директором этого музея Игорем Савицким. Он умер в 1984-м нестарым человеком, в 68 лет сгорев от болезни. Тогда же названная самим Савицким преемница – Мариника Бабаназарова задумала издать о нем сборник воспоминаний коллег, друзей и наследников художников. Книга в итоге вышла только в 2022-м в ташкентском издательстве Baktria press. Московская презентация прошла в Музее русского импрессионизма.
Написанный в 1920-х Василием Лысенко «Бык» после выхода в конце 1980-х альбома «Авангард, остановленный на бегу», обложку которого эта картина украшала, стал одним из главных символов Нукусского музея. И недавняя московская выставка каракалпакского музея, прошедшая в ГМИИ в 2017 году, разумеется, без этой картины не обошлась. Работы художника, осужденного в 1930-х за «контрреволюционную деятельность», нашел как раз Савицкий – на крыше ветхого дома сестры Лысенко. Они «защищали» строение от непогоды.
«Директор, завхоз, экспедитор, истопник, реставратор, грузчик, сторож и так далее в одном лице», – по воспоминаниям этнолога Ирины Нурмухамедовой, сестры Мариники Бабаназаровой, их отец, академик Марат Нурмухамедов, который с Савицким дружил и помогал ему, характеризовал его именно так. Почти все, кто говорил о Савицком, отмечали и его крайнюю непритязательность в быту, и крайнюю этого быта неустроенность – нукусскую квартиру он отдал, по одному из воспоминаний, лаборатории музея, а сам кое-как ночевал в своем музейном кабинете.
Савицкого считали одержимым, подвижником, чудаком – как водится, одних это восхищало, других настораживало. У родившегося в Киеве Савицкого было рафинированное детство, гувернантка-француженка, в сборнике есть упоминания и о французском, и о тетке, жившей в доме престарелых в Ницце (после того как деда, слависта, профессора Киевского университета, в 1919-м расстреляли большевики, часть семьи эмигрировала). Студент Суриковки, он был в учениках у Фалька, Истомина и Николая Ульянова (их работы он тоже будет собирать в будущем музее), и в Узбекистан впервые попал в 1942 году с эвакуированным в войну институтом. В 1950-м Савицкого позвали туда как художника с Хорезмской археолого-этнографической экспедицией, а еще через шесть лет он переехал в эти края насовсем.
|
|
|
Он открыл художников-новаторов 1920–1930-х годов, которых теперь называют «туркестанским авангардом»: Урала Тансыкбаева, Александра Волкова, Усто Мумина (Александра Николаева), Виктора Уфимцева, Михаила Курзина… Он открыл группу «Амаравелла». Он собирал забытых, вытесненных официальной культурой в подполье других художников 1920–1930-х, связанных с ВХУТЕМАСом. Кто-то из них, скажем, Климент Редько, создатель электроорганизма, сегодня отлично известен, других, как Николая Тарасова, вхутемасовского ученика голуборозовца Павла Кузнецова, плохо знают и сейчас.
У нынешнего сборника, это и не скрывают, длинная и трудная биография. За время его подготовки в 2015 году Маринику Бабаназарову уволили с поста директора, и уважавшее ее арт-сообщество, обеспокоенное судьбой музея, било тревогу. За время сбора материалов к нынешнему изданию выходили и другие книги и о Савицком, и о его музее, в публикации которых участвовала Бабаназарова (в частности, в 2011-м коллекционер Ильдар Галеев выпустил альбом «Венок Савицкому»). На презентации Бабаназарова сказала, что работа с архивом Савицкого продолжается. В новой книге многие из воспоминаний музейных сотрудников, художников и наследников, искусствоведов, реставраторов, археологов, друзей (издание структурировано по таким разделам отношений с Савицким) были записаны еще в 1980-х, после его смерти, другие – в 2010-х. Многих из вспоминавших первого директора Нукусского музея уже нет, то есть это вдвойне мемориальные тексты. Часто они, как бы это сказать, «не причесаны». Минусы этого очевидны. Если про плюсы, то тут попадаются очень живые моменты. Однокурсница Наталия Сорокина вспоминала рассказ Савицкого об открытии музея: на базарной площади на рассвете «не в базарный день» было непривычно людно – оказалось, «объявили по радио новый праздник – музей». Она же описала, как он эмоционально уговаривал сомневавшихся относительно неизвестного тогда музея наследниц Василия Милиоти: «Дурехи, ведь вам 82 и 85 лет, вы умрете, и работы пропадут а тут я их отреставрирую и повешу целую стену, рядом с его другом Феофилактовым, в компании с Татлиным». Реставратор Максим Архангельский вспоминал, как Савицкий наведался к художнице Марии Раубе-Горчилиной смотреть работы того самого Николая Тарасова, а увидев ее собственные вещи, сказал: «Ну, что же, мадам, считайте, что я Вас открыл!» Тут много таких историй и про музей, и про быт, которые в случае Савицкого тесно переплетены.
Его собственные письма помещены в самом конце. Когда их читаешь, остальное оказывается как бы фоном. Все вспоминали, как он работал на исходе сил, будучи уже очень болен, а тут он просто пишет, что с ним происходит, и этот мучительный финал видится уже иначе. Но и он как бы остается фоном постоянных размышлений Савицкого о том, к кому наверху можно еще обратиться, где найти помощь для музея. Даже когда он писал своему врачу.
