Марина Гайкович
Оркестр производит потрясающее впечатление. Фото Екатерины Христовой/Новая Опера
Крещенский фестиваль в Новой Опере открылся российской премьерой оперы Джона Адамса «Доктор Атом». Опера о непреодолимой сложности нравственного выбора в январе 2023 года воспринимается куда более чутко, чем если бы прозвучала год назад. В финале, когда женский голос на японском читает подлинные тексты выживших в Хиросиме, зал застывает. И аплодисменты звучат, только когда фигура дирижера, застывшая в минуте молчания, расслабляется.
В зале были Владимир Урин, Мария Ревякина, Эльвира Набиуллина, консерваторская профессура (в частности, специалист по американской музыке Светлана Юрьевна Сигида, как и все в зале, вживую слышала эту оперу впервые), критики, любители. Удивительно, что исполнение современной оперы стало мероприятием заметным. Видимо, время требует осмысления, и в этом отношении искусство – лучший проводник.
Опера Адамса – монументальное полотно для огромного оркестра, хора и солистов – охватывает сутки до первого испытания атомной бомбы. В центре ее – фигура физика Роберта Оппенгеймера (его партию исполнил солист Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко Дмитрий Зуев) и его коллег, каждый из которых пытается нащупать свою позицию, осознавая, что их творение изменит мир навсегда. Они не первые и, вероятно, не последние в этой цепи. Нобель, Складовская-Кюри, Сахаров: проблема моральной подоплеки – неотъемлемая часть научного проекта, предполагающего гибель людей.
Федор Леднев, не так давно дебютировавший как оперный дирижер в Перми, где в качестве постановщика работал над «Замком герцога Синяя Борода» Бартока, в этот раз превзошел ожидания. Партитура Адамса прозвучала виртуозно с технической точки зрения и мощно по силе воздействия. Вектор нарастающего напряжения, по мысли композитора, ощущался в полной мере. Так, что зрителям начинало казаться, будто действие происходит здесь и сейчас.
Большая часть успеха оперы, надо сказать, выпадает на долю либретто, составленного режиссером Питером Селларсом на основе документальных источников, соединенных с поэзией. Практик, Селларс вписал сюжет в классическую структуру: хоровые интродукция и финал, романтический дуэт (чета Оппенгеймеров), который сменяется сценой бури. Вердиевская двуплановость в последней сцене, где показаны женщины в доме Оппенгеймера и мужчины на полигоне в Нью-Мехико. Разговоры перед решающим пуском композитор прослаивает колыбельной няни, где метафорически описывается катастрофа, и в этом опирается, конечно, на классические оперные модели. Наконец ошеломляющий катарсис финала, где нет красочного изображения взрыва, но есть трагедия тишины. Время растягивается – 60 секунд длятся для участников событий вечность, – но затем спрессовывается, в один миг перебрасывая слушателя на три недели вперед, в 6 августа 1945 года.
Научную риторику Селларс принижает бытовыми фрагментами (один из военных описывает свою диету) и возвышает романтическими тирадами о судьбах мира: в уста жены Оппенгеймера за неимением документальных цитат Селларс вложил тексты американской поэтессы середины ХХ века Мюриэль Рукейзер.
Многоплановость поддерживает и композитор: безусловно, осуждая решения и действия американских политиков, он музыкальными средствами раздвигает эстетические рамки. Наделяя бомбу лейттембром челесты, он романтизирует ее. А Оппенгеймера практически возвышает до Христа, доверяя ему барочную, в духе баховских Страстей, арию на сонет Джона Донна «Разбей мое сердце, о трехликий Бог».
В целом, по словам Адамса, он пытался создать «Гибель богов» XXI века. О том, вышла ли у него задумка, можно дискутировать. Скажем, по монументальности замысла «Кольцо нибелунга» скорее можно сравнить с гепталогией Штокхаузена «Свет». Но если брать во внимание вагнеровский аспект создания и разрушения мира, когда Валгалла тонет в том же музыкальном материале, из которого родилось «Золото Рейна», то – да, история может повториться. И в этом трагедия времени, когда это происходит.
