Дарья Курдюкова
Апокалипсис Дюве был создан с оглядкой на Дюрера, но акценты расставлены совсем по-другому. Фото Ольги Золотухиной/Арт Волхонка
Новый издательский проект «Реальность мистического, или Apocalypsis cum Figuris» появился случайно. Андрей Россомахин, ставший теперь научным редактором серии, обратился к «Арт Волхонке» с предложением выпустить дюреровский Апокалипсис, который, несмотря на свою хрестоматийность и публикации, в аутентичном виде в России не выходил. За ним последовал Апокалипсис 1561 года с гравюрами Жана Дюве. Тот долгое время в научной литературе был известен как Мастер Единорога, но и до сих пор в понимании его биографии много вопросов и предположений, что, впрочем, не мешает ему оставаться важным позднеренессансным мастером. Дальше надеются издать Библию Василия Кореня, созданную в 1692–1695 годах, – весь тираж книги был уничтожен. Единственный уцелевший экземпляр хранится сегодня в Российской национальной библиотеке.
К Апокалипсису готовятся периодически. Конца света по-разному ждали в Германии накануне отмечавшего середину тысячелетия 1500 года и во Франции в середине этого столетия, после Реформации и во время Контрреформации, итальянских войн. Дюреровский Апокалипсис, впервые изданный в 1498-м, вновь увидел свет в 1511 году, с добавлением гравюры титульного листа. Это был коммерческий проект, именно иллюстрированная книга, а не серия гравюр, изданная полностью самим Дюрером (первый в истории случай), – и она сделала мастера знаменитым. В пору работы Дюве во французском обществе гуляли милленаристские настроения, и как отмечает Ирина Хмелевских, «образ абсолютного монарха на земле хорошо рифмовался с царствующим на земле Христом из видения апостола Иоанна», в данном случае отсылки были к Генриху II.
В отличие от дюреровской, биография Дюве до сих пор полна лакун. Он был связан с Дижоном и Лангром, но место его рождения (видимо, в 1485 году) неизвестно. Более того, архивные данные, касающиеся его пребывания в Лангре, утрачены после пожара 1892 года, и все, что известно сегодняшним исследователям, основано на публикации знатока эстампов Эрнеста Жюльена Ла Булле, вышедшей еще в 1876-м.
Дюве известен как ювелир, он оформлял торжественные процессии и мистерии, он мог совершить, что было бы абсолютно в духе времени, путешествие в Италию, но это лишь предположение, основанное на том, что с 1534 года в течение почти 11 лет его имя не упоминалось в документах. Жан Дюве и имя себе вернул лишь в XIX столетии. В XVII веке стараниями коллекционера Мишеля де Мароля художника стали именовать Мастером Единорога за аллегорическую гравированную серию «История Единорога», полную аллюзий на Генриха II и его возлюбленную Диану де Пуатье.
Отличная полиграфия, печать гравюр с небольшим уменьшением от оригинального масштаба, вложенный в каждый выпуск постер с гравюрой аутентичных размеров, – все это радует глаз, но по-настоящему оправданным становится благодаря тому, что изображения не разведены с текстом. Тот приведен в оригинале и в переводе, что позволяет понять принцип работы художнического внимания. Сами изображения откомментированы – неспециалистам «читать» их без проводника затруднительно, кроме того, в каждом томе есть две искусствоведческих статьи. О Дюрере писали Светлана Мурашкина и Василий Успенский, про Дюве – Ирина Хмелевских и Любава Чистова.
Из этого получается очевидная, но оттого не менее удивительная вещь: изображения оживают на нескольких смысловых уровнях. Они расслаиваются на свое непосредственное значение в привязке к тексту, они находят место в своей эпохе и в таймлайне истории искусства.
Дюрер, например, мог к одной главе сделать две иллюстрации, а мог объединить части разных глав. Главным иконографическим источником для него стала Библия Кобергера, а уже дюреровский Апокалипсис инициировал целую волну европейских подражаний и даже, как пишет Светлана Мурашкина, «пиратских копий». Это влияние нескоро, но дошло до России, поскольку одна из самых востребованных тут книг образцов, Библия Пискатора, тоже создана с оглядкой на Дюрера. В итоге этот изобразительный импульс обнаруживается в Ярославле, в знаменитых фресках Гурия Никитина для церкви Ильи Пророка. К Библии Пискатора, в свою очередь, обращался Василий Корень, создавший первую в России гравированную иллюстрированную Библию.
Комментарии к гравюрам Дюве тоже пестрят отсылками к дюреровскому Апокалипсису, задавшему планку, ставшему негласным каноном в иллюстрировании сакрального текста. Одновременно с Дюрером тут возникают и созданные Маркантонио Раймонди образы, и микеланджеловские.
Дюреровские ксилографии живут на равных правах с текстом, во-первых, он утверждает полностраничный формат иллюстраций как норму, а не случайность, во-вторых, помещает свою монограмму на каждой (!) странице. Апокалипсис Дюве технологически тоже связан с новаторством в истории книгопечатания, поскольку он работал с гравюрой на меди и ее печатали иначе, нежели текст, пока не отступавший от традиционной техники – ксилографии.
А вот характер иллюстраций принципиально разный. Дюрер отдал предпочтение насыщенным, но все-таки довольно логично выстроенным образам, понятно существующим в пространстве, – смотрящий на это делается зрителем происходящего. Дюве, при всех заимствованиях, в итоге расставляет акценты иначе: это видение настолько плотно заполнено образами, что пространства уже словно и нет. Мы оказываемся внутри экспрессии хаоса.
