Зазеркальная «Пиковая дама»

Фото предоставлено пресс-службой театра

Санкт-Петербургский детский музыкальный театр «Зазеркалье» «пошел» с туза, открыв свой юбилейный 35-й сезон «Пиковой дамой» Чайковского. Несмотря на то, что театр на улице Рубинштейна всегда был не только для детей, сомнения были, ведь опера требует и сценического пространства, и большого хора, и большого оркестра. Но бессменные кудесники «Зазеркалья» режиссер Александр Петров и дирижер Павел Бубельников решили эту задачу блестяще, подтвердив закономерность очередной «Золотой маски», врученной Александру Петрову буквально накануне «За выдающийся вклад в развитие театрального искусства».

Сцена (художник-постановщик Семен Пастух) представляла собой мир зеркал, то увеличивающий, то сужающий ее пределы, дробящийся множеством двойников. Хотя первый двойник спектакля – это, конечно, сама Графиня. «Венера Московская» на афише предстала куклой с фарфоровым личиком, приставленным к дряхлому тленному телу, что на первый взгляд отсылало к стилистике фильмов ужасов, но обернулось забавной комнатой страха в парке аттракционов. Зеркала создавали зыбкую атмосферу туманного марева и мистики, столь характерную для «самого умышленного города России», но ни одной реальной приметы Петербурга в спектакле не было.

Массовые хоры кормилиц и нянюшек, марш детей были сокращены, но их отголоски доносятся Герману, спящему на скамейке Летнего сада, будто в полусне, частью его расколотого восприятия мира, где правит фатум и царит вечная дилемма любви и смерти. Электронные аранжировки-связки петербургского композитора Анатолия Королёва, разбивающие единый живой симфонический ток музыки Чайковского, могут раздражать, но они же создают своеобычность этого спектакля, в центре которого захватывающая драма главных героев. Впрочем, присутствие «инородного тела» в музыке все же минимально: электроника звучит практически только между сценами.

Музыкальная часть спектакля под управлением Павла Бубельникова и ансамбль солистов получились превосходны. И это при том, что исполнителей партии Германа в мире можно пересчитать на пальцах одной руки, а у театра есть настоящий драматический тенор Дмитрий Каляка – по профессии врач, пришедший в театр из самодеятельности и сразу спевший партию Хозе в «Кармен» летом 2017 года. С тех пор был Отелло и другие партии, медицина была оставлена в пользу музыки, и вот – новая вокальная и сценическая удача. Его Герман – не романтический герой, а странный, издерганный интеллигент XIX века (действие перенесено в николаевское царствование), мечущийся своим расколотым сознанием между страстью к Лизе и к игре, вызовом судьбе и сумасшествием. По ходу действия герой прибавлял в своей эмоциональной страстности, заканчивая знаменитой арией «Что наша жизнь…», которая никого не оставила равнодушной.

Лиза Елены Миляевой – еще одна удача, молодая певица с большим голосом и внешностью русской красавицы. Елецкий Ивана Васильева был традиционно благороден, а бал-маскарад, яркий пестротой костюмов (художник по костюмам – Елена Орлова), со сценой, увеличенный зеркальным коридором, стал в спектакле балом по случаю помолвки Лизы и Елецкого.

Из безусловных сценических удач надо отметить Томского – Виктора Коротича – солиста Мариинского театра, регулярно выступающего и в «Зазеркалье». Его герой, неожиданно в штатском, был воплощением скепсиса и демонизма, не случайно именно он заронил идею «трех карт» в сознание Германа, он здесь скрытая движущая пружина действия, в центре которого Графиня (Анна Смирнова). Именно ее фарфоровое личико маски-куклы с дряхлой шеей и распадающимся тленом декольте стало «лицом» оперы на его афише. Да и в спектакле с ней происходят метаморфозы: то она предстает своим молодым балетным двойником (Анна Дугина) в момент Баллады Томского, то танцует со скелетообразными призраками, то восстает из гроба в подвенечном платье (ибо в результате подмены в сознании Германа именно она, а не Лиза, его нареченная). Режиссер сделал ее не живым человеком, а символом смерти, тлена, безумия.

Потусторонность, правда, была решена Петровым отчасти иронически, хоррора не случилось: долго носят бутафорский гроб факельщики, пока Герман поет свое: «Мне страшно», ироничны и четыре Пушкина, один из которых становится финальным летописцем происшедшего. Иронична и «античная» «Искренность пастушки», где блеснула Ольга Васильева – Прилепа. Миловзора по традиции пела Полина (Анна Евтушенко), а Златогора, выехавшего на игрушечной лошадке – Томский-Коротич.

Вообще, кажется ни один спектакль Петрова не остается до конца серьезен, даже «Пиковая». Но он ничего не оставляет «просто так», действие разжимается подобно пружине и захватывает зрителя в том числе и эффектом неожиданности, например, когда в конце бала появляется Николай I сначала портретом, но тут же трансформируясь в карточного туза.

И все же искренняя драма, здесь еще более насыщенная, усиленная небольшими размерами зала, сжатостью спектакля, который идет всего с одним антрактом, торжествует. Она в музыке Чайковского, который плакал, когда писал Смерть Германа, и в оркестре под управлением Павла Бубельникова.

Санкт-Петербург