Дверь в человека. В Третьяковской галерее тематизируют собрание новейших течений

Вариации на тему Малевича. Фото автора

Отделу новейших течений Третьяковки в этом году 20 лет, в сформированных на основе даров фондах – около 9000 единиц хранения. Выставки-дайджеста «Вещь. Пространство. Человек. Искусство второй половины XX – начала XXI века из собрания Третьяковской галереи», развернутой в Западном крыле здания на Крымском Валу, в музейных планах на этот год не было. Ждали новейшее индийское искусство, сперва не приезжавшее из-за пандемии, после 24 февраля – известно почему. Но проект не стоит воспринимать как замену – он вписывается в череду экспозиций, посвященных осмыслению этого самого новейшего искусства как очень нужное размышление о новой оптике, от вещи через пространство жизни – и андеграунда – приходящее к человеку.

Вещи вроде бы несовместные – после «Гимнов Московии» вы упираетесь в «Красную дверь». Родившийся в 1980-м видеоартист Дмитрий Венков и классик неофициального искусства Михаил Рогинский (1931–2004) представляют разные полюса эпох, поколений, модальностей высказывания. «Гимны Московии» в 2017-м скользят перевернутой вверх ногами камерой по стерильному городскому ландшафту, на сцене которого в отсутствие людей остались большие декорации – сталинской архитектуры, современных транспортных развязок… Здесь пространство общественное, пугающе-торжественное, правда, перевернутое, у Рогинского – убогонькое, частное, человеческой единице соразмерное. Так вот, вещи вроде бы несовместные, но между ними помещается еще видео Романа Мокрова «Свой дом» (2014) с непритязательными панельными многоэтажками и константной стройкой. Это как бы что-то промежуточное, балансирующее между общим и личным.

«Дверь» Рогинского (тут – авторская реплика работы 1965-го), которого порой любят записывать в русский поп-арт, – над поп-артом усмешка. Не реди-мейд, а имитация, не реакция на консюмеризм, а шутка над тем, чего в СССР не было. Он шел от противного: ни то, ни другое, ни третье – как бы бытовой предмет, возведенный в ранг чуть ли не метафизический. Реальность, на деле ее фикция – то, с чем почти в то же время начал работать концептуалист Иван Чуйков. Его знаковая серия «Окна» осталась за кадром, зато показывают объекты из цикла «Фрагменты в интерьере» – в золоченых рамках как бы картины, эдакий новый мир, но поперек всего прикручены светильники. Картина – вещь, «иное» пространство условно и граничит с фикцией. То и другое – вопрос восприятия.

Рогинский, а не, например, концептуалист Кабаков – один из ключевых героев показа. Танцуют от его примусов, дверей, слякотного зимнего пейзажа с серыми людьми, летнего пейзажа с траншеей и уже без людей. «Ведь в «вещи» Рогинского отразились и человек с окружающим его миром, и зависимость от реальности, и попытка побега от нее», – напоминают кураторы Ирина Горлова, Игорь Волков и Наталья Сидорова. Отношение к малому, незначительному, (не)достойному «большого искусства», но обнаруживающему частный взгляд, то самое человеческое видение, – во многом определяет оптику неофициальной культуры в разных поколениях. Будь то концептуальные персонажные альбомы о маленьком человеке у Ильи Кабакова. Будь то инсталляция Валерия Кошлякова «Место жительства», обрамляющая фотопортретами актрис из театрального фойе развешанные на веревках простыни с трепетными рисуночками – городскими и сельскими уголками, для кого-то родными, общими на страну. Будь то «Кабинет» Ани Желудь, железные остовы обычных предметов, больничной кушетки с капельницей, смотрового кресла, столов и т.д., которые становятся знаками экзистенции.

Выставочные разделы, обозначенные досками-стендами, – «Между предметом и событием», «Человек рассеянный: Синдромы. миражи. Двойники», «Тактика пространственных преображений: Магия. Гипноз. Сновидения. Эзотерика» – задают не рамки, но векторы размышлений. Мотивы – сквозные, отзывающиеся то там, то тут, соответственно, названия глав сродни сигнальным огням. Ведь есть, скажем, «развоплощение» зрения в абстракциях Злотникова и Турецкого, есть непременное эхо «Черного квадрата» в частности и авангарда вообще у Александра Юликова, Давида Тер-Оганьяна, Александра Косолапова, Франциско Инфанте и Олега Кудряшова. Но это же развоплощение зрения, через повседневность, тот самый личный, «случайный» взгляд выведенное, находится совсем в другом месте с «Шапками» Ольги Чернышевой из серии «В ожидании чуда»: затылки в цветных мохеровых шапках на лайтбоксах готовы напомнить игрушки с новогодней елки.

Любой предмет изобразительного искусства – вещь, и если это помнить, с него, искусства, облетит налет пафоса. Любое пространство – взгляд. Поэтому разведенные в залах живописный «Пейзаж с отражением» Павла Отдельнова и инсталляция Ивана Чуйкова «Аппарат для наблюдения пустоты и бесконечности», возможно, ближе, чем кажется. Отдельнов к типичному для отечественного пейзажа виду разбитой дороги, над которой глухо заволокло небо, добавляет маленькую деталь. Белая полоска отражения люминесцентной лампы переворачивает восприятие: мы не внутри пейзажа, в чем старательно убеждало классическое искусство, а наблюдаем его из поезда. Он – не пейзаж, лишь картинка. «Аппарат» Чуйкова – что-то вроде обелиска с зеркалами, отражающими все/ничего. В обеих работах бесконечные повторяющиеся отражения и пустота символически взаимозаменяемы, и кажется, нет ничего более объективного, чем эти субъективные взгляды, подсказывающие, что реальность и фикция – снова и снова – меняются местами. Взгляд – всегда конкретный человек.