Дарья Курдюкова
Пастели из проекта Two Highways. Фото автора
Приуроченный к 80-летию Бориса (Боба) Кошелохова (1942–2021) проект «Предельный экспрессионизм» одновременно сделан в память о нем – унесла пандемия. Выставка классика ленинградского андеграунда возобновит работу 6 сентября.
Работавший санитаром, электриком, землекопом, грузчиком, студент мединститута, из института отчисленный, знаток философии, особенно экзистенциализма, завсегдатай кафе «Сайгон», основатель группы «Летопись» с ее принципами экспрессивного языка, ненадолго эмигрировавший в 1970-х, женившись, в Италию и вернувшийся из той «золотой клетки» в здешнюю «железную», – Кошелохов не успел познакомиться с собственными родителями. В 1942-м маму отправили в эвакуацию, по дороге она получила травму и умерла в больнице. Он рос в детдоме, который потом назвал внутренним состоянием: «Никто никому ничего не должен… Выживешь – хорошо, не выживешь – судьба».
Холсты нулевых и 2010-х, преимущественно из собрания Artstory, экспрессивные резким колоритом, грубой витальной формой, самим движением руки художника, воспринимаются эпизодами одного большого полотна. Кошелоховский нарратив можно сравнивать с Баскиа и Дюбюффе, можно говорить о совершенно самобытном неоэкспрессионизме, по большому счету в этом случае все не так уж принципиально. Лица, морды, лики, гримасы, маски в не вполне определенных обстоятельствах места – в каменном мешке или пейзаже – у Кошелохова делаются отпечатком эмоции, по его определению, «неизбывного состояния диалога» со всем. С городом, в котором все, от дворов-колодцев до помойки, сливалось для Кошелохова в большую стихию, с людьми как человеческой массой, отпечатками человеческого образа вообще, пусть предельно остраненного. С состояниями вроде одиночества, оцепенения, ужаса, несоответствия, какие кричат, скажем, с картинки, где два снеговика тупо сверлят глазами какое-то «никуда», прилепившись к душной малиновой стене. У него работа – скорее не итог, а процесс, бесконечные выплески версий ответов на вопросы, возможно неразрешимые.
В эмоциональный климат работ Кошелохова, считавшего, что из искусства не убрать грязь, говорившего, что все люди художники, просто многие спят, отрицавшего желание поражать и взамен того запросто произносившего слово «откровение», рассуждавшего, что мы как дети, часто не знаем, что творим, – именно эмоционально либо включаешься, либо нет.
Нервом выставки куратор Анна Апресян сделала узкий коридор, где теснятся пастели 1994–2000 годов из проекта Two Highways. Серийный формат был в духе Кошелохова, но даже для него это огромный масштаб – тысячи листов, почти 30 лет работы. Завершить он не успел. «По замыслу Кошелохова, проект должен был состоять из трех частей, – рассказывает куратор. – В первой части 1700 эскизов, во второй 6000 пастелей, а в третьей – живопись, интегрированная в город, то есть что-то между тем, что сейчас модно называть муралами, и граффити. Воплощены были только первые два этапа. В коридоре это показано, поскольку сам он рассказывал, что у него есть ощущение, будто он мчится по скоростной магистрали и боковым зрением выхватывает фрагменты окружающей действительности». Образы самых разных персонажей чаще всего не подаются разгадке, тут опять-таки эмоциональное включение в экспрессию художнического жеста. Здесь же крутят короткометражку Two Highways, снятую в 2008-м Ником Тепловым о художнике: там видно, как бы это выглядело, дойди дело до третьего этапа. Кошелохов рассуждает о земном пути, от начала до ухода: последует ли небесный путь, он не знает.
Живопись и графика в кошелоховском случае не просто определяются набившей оскомину фразой «неотделимы от личности автора» – без него самого эта стихийная экспрессия порядком теряет голос. Поэтому он появляется на экране, поэтому же вместо экспликаций приведены его цитаты. Такая, например: «Я все время в поиске, а поиск – это всегда ошибка, всегда поражение, всегда находка и всегда достижение».
