Дарья Курдюкова
Работы для выставки предоставили несколько крупных музеев. Фото с сайта www.mos.ru
Согласно музейному описанию, готовившаяся больше четырех лет выставка «Путь Патимат. Женский мир в традиционном и современном искусстве Дагестана», – результат путешествия в Дагестан куратора Ксении Паршиной. По ее словам, «вернулась совершенно другим человеком». Очарование этой традиционной культурой чувствуется в интонации текстов-комментариев, хотя писать их непросто, как непросто объединить интонацию рассказчика с упоминанием массы терминов. Выставка, занявшая девять небольших залов Хлебного дома, готовилась в партнерстве с Дагестанским музеем изобразительных искусств имени Гамзатовой. Кроме того, экспонаты привезли из Национального музея Дагестана имени Тахо-Годи, Этнографического музея и Кунсткамеры, Музея Востока, Исторического музея и Университета Косыгина.
Патимат – собирательный образ дагестанской женщины, проводницы в мир традиционного семейного уклада. Она хозяйка вещного мира, она – в мозаике лиц со старинных снимков, за ней наблюдает рассказчик-куратор, пока Патимат проделывает путь от «Дома» к «Воде», соответствующий выставочному маршруту. Почему-то в музее пишут, что проект ориентирован на дагестанскую культуру 1940-х, но слова эти звучат условностью. Здесь много предметов конца XIX – начала XX века (встречающий зрителя сосуд III тыс. до н.э. остается, в общем, за рамками повествования), и с другой стороны, есть советские вещи более позднего времени. А о том, что советское правительство делало в Дагестане, и вовсе упомянуто вскользь: «В 50-х годах XX века, когда жителей Кахуля переселили на равнину, (гончарный. – «НГ») промысел исчез...»
Главная остановка тут, как нетрудно догадаться, «Свадьба», и именно эти обычаи могут показаться современному московскому зрителю самыми необычными. Замужество ассоциировалось с перерождением, буквально переходом в новый мир: в застолье невеста не участвует, а во время всего торжества ее лицо скрыто покрывалом. В разных местностях свои нюансы, в кубачинской свадьбе непременно участвовали ряженые – холостые мужчины, надевавшие маски и развлекавшие гостей. Там же верили, что процесс перерождения длится 40 дней: столько девушка носила свадебное платье с украшениями, зато потом семейный праздник выплескивался в село – угощали всех.
Сам по себе вещный мир, ради которого проект и сделан, со всей рукотворностью этого мира, сфокусированностью на защите частного пространства, с ритуальной символичностью, то есть осмысленностью большинства бытовых предметов, укорененностью в памяти рода (к примеру, ткачеству девочек учили уже с пяти-шести лет), – банально говорить, но производит сильное впечатление. И это отнюдь не только кубачинское серебро. Вещи рассказывают истории, часть из которых озвучена, как, например, обычай носить массивные серьги-лунницы, с внутренней, соприкасающейся с телом стороны которых помещены благожелательные послания. Обереги вообще в дагестанской культуре очень распространены, сейчас представляют даже нагрудные амулетницы, какие женщины вместе с буркой (внутри нее вышивали знаки, защищавшие от всего дурного) делали мужьям. Часть этих историй для непосвященного зрителя остается загадкой, как кураторский комментарий о том, что «базовый» вокабулярий использовавшихся для керамики символов составлял 20 элементов. Каких? На выставке часто упоминаются распространенные солярные символы и рога, считавшиеся и оберегом, и знаком изобилия. Если отвлечься от керамики, возможно, и необычно крохотный, от земли невысоко поднимающийся деревянный стул-табурет аварцев, со спинкой в виде высоких рогов, тоже был связан с этой символикой.
Осмыслена была вышивка – пелены для новобрачных, для усопших, на все случаи. То, что в системе ценностей традиционных культур связано с системой знаков, европейское искусство на рубеже XIX–XX веков принялось впитывать как новую эстетику. Хорошо известно на уровне фактов – коллекционирования художниками – об увлечении модернистов японской гравюрой и африканской пластикой, но если выбрать поэтичный ассоциативный путь, эти аналогии в наших музеях стали распространять на мир Востока вообще. Так, Пушкинский музей делал выставку о сходстве мотивов восточных тканей, бухарских халатов с развитием абстракции, а Этнографический недавно показывал как раз дагестанскую кайтагскую вышивку, упомянув, что в 1990-х ее открыли для себя европейские специалисты и стали сопоставлять «с творчеством Анри Матисса, Пауля Клее, Жоана Миро и других мастеров».
Осмыслены были головные уборы, тоже сильно различающиеся от этноса к этносу, это один из древнейших элементов дагестанского костюма, с которым женщина не расставалась и ночью. Образом жизни до известной степени была осмыслена даже анатомия – девушке хорошо быть хрупкой и проворной, но с развитой, большой ступней, поскольку, например, для гончарного дела надо «отминать» глину.
Подобранное к проекту современное искусство выглядит традиционно, и в этом смысле большинство картин и панно необязательны. Будь здесь работы всемирно признанной Таус Махачевой, они тактично и ярко связали бы традиции с сегодняшним днем именно современным языком, но тут уж вопрос кураторской воли или иных обстоятельств.
