Елизавета Авдошина
Полина Райкина в усах, фуражке и с фирменным низким голосом – вылитый Никита Михалков. Фото с сайта www.satirikon.ru
Труппе «Сатирикона» с каждым сезоном все труднее. Очередной сезон закрывается без внятной перспективы вернуться на родную сцену, премьеры играют на арендуемых площадках по всей Москве. Реконструкция здания в Марьиной роще, которое принадлежит театру с 80-х годов, вот уже семь лет в полной безвестности. Этот гоголевский парадокс типично российской безалаберности, если не сказать хуже, уже даже высмеял в «Ревизоре» Юрий Бутусов, где городничий обсуждает снос театра. И если к залу «Планеты КВН» зрители давно привыкли и львиная доля репертуара «Сатирикона» встает на ее сцену, то последние месяцы, хоть и давшие толику надежды на прогресс ситуации в связи со сменой в театре директора (экс-управленец Анатолий Полянкин отправлен под арест), показывают, что театр буквально поставлен на грань выживания.
Летнюю премьеру худрука Константина Райкина – «Грозу» сыграют на сцене Дворца на Яузе. А премьеру в «малой форме» – «Елизавету Бам» по Даниилу Хармсу театр представляет в Центре им. Мейерхольда, где спектакль адаптировали под площадку, но без толкового закулисья (просто в силу его отсутствия в ЦИМе), шумы за сценой разрушают театральное таинство. Хотя такие досадные технические помехи не идут ни в какое сравнение с тем, какие ресурсы театра, человеческие и финансовые, сейчас тратятся на то, чтобы труппа оставалась в хорошей творческой форме, не растеряла наработанный востребованный репертуар, продолжала выпускать премьеры абсолютно разного формата – в отсутствие собственного дома…
Новый стиль режиссерского мышления сегодня встретить в российском театре не так-то просто. Есть большие и великие мэтры, к их мировоззрению с годами привыкаешь и с удовольствием смотришь каждую следующую литературную интерпретацию, дивишься точности сценического отражения жизни и высоте искусства. Есть множество талантливых дебютантов, в большей или меньшей степени зависящих от кумиров. И практически невиданный зверь – талант, свергающий изжитую парадигму, бесстрашно отменяющий «правила». Боязно переоценить, но это имя стоит запомнить – Гоша Мнацаканов, ученик Сергея Женовача и Александра Коручекова.
В основе «Елизаветы Бам» «Сатирикона» и оригинальная пьеса Хармса (кто первый назовет ее антипьесой, пусть бросит в меня камень, а такая она и есть!), и текст режиссера, куда вошли, очевидно, воспоминания детства. Но плотность и бесшовность инсценировки такова, что совсем не удивляешься тому, как из считаных хармсовских реплик Папаши и Мамаши вырастает тема семьи, одиночества ребенка, которое, в сущности, и рифмуется с мироощущением Хармса. Забитый подросток разговаривает с невидимыми голосами, которые давят на него и давят, набирает гору мусорных мешков в стойком желании угодить родителям, быть послушным. Когда же он уходит, голоса переключаются друг на другу и вскоре сливаются в лай. А подросток выходит из подъездной двери на просторы питерской подворотни, во всем натурализме развернувшейся на сцене, – с расхристанной помойкой, поруганными стенами, выбитыми окнами. Одним словом, колорит передан!
В этом питерском дворе вне времени и встречаются его жильцы, хармсовские персонажи. Старуха в исполнении Ярослава Медведева (вскоре ростовые куклы-старухи начнут выпадать из окон) – старая балерина, на лице осыпающийся грим, на шее висят огромные пуанты, а поверх юбки-шопенки – советский пиджак с бряцающими медалями. Она отчаянно похожа на «Бешеную балерину» из киноновеллы Михаила Ефремова в фильме «Кошечка». Ярая пародия на сталинистку в обличье божьего одуванчика, к месту и не к месту пришепетывающая: «Сталина на вас нет». И в какой-то момент игра слов заводит ее так далеко, что начинаешь сползать по креслу, потому что смеяться больше нет сил. Неменьшим обаянием обладает и Иван Иванович (Софья Щербакова) в погонах. Нежно захватывающий власть над залом, поучающий житейским премудростям, развлекающий фокусами квартальный милиционер. Его румяное мягкое лицо, обволакивающий голос, домашность совсем не вяжутся с тем, зачем он пришел и что «завтра ночью Елизавета Бам умрет». И его фриковатый напарник (Ася Войтович) с подозрительными усиками «скоро икнет в сторону».
Травестийные роли совершенно упоительны, особенно купаются в них ведущие актеры труппы – Полина Райкина (Папаша) в усах, фуражке и с фирменным низким голосом – вылитый Никита Михалков, и Антон Кузнецов (Елизавета Бам). В захлестывающем абсурде Хармса снова вычитана очень ясная история детско-родительских отношений. И Елизавету Бам, которую вот-вот арестуют (только вот никуда не ведут, не пойти ли сдаваться самой?), спасает неожиданно вернувшийся из заморских скитаний отец, который кинется сражаться на саблях и литрами проливать бутафорскую кровь. А сначала присядет на лавочку и будет долго говорить, как поедут они по миру и увидят новое и удивительное, но Елизавета Бам его не слышит, как типичный подросток, заткнувший уши плеером, да и он, кажется, говорит не вслух.
Антон Кузнецов – мастер лицедейства – создает полнокровный драматический образ этой загадочной Елизаветы Бам, зажатой в тиски страха, ужаса, непонимания. «Почему я преступница?» – «Потому что вы лишены всякого голоса». Но во втором акте, когда актер, сняв розовый парик, белый грим и юбку, надевает котелок и перевоплощается в самого Хармса, режиссерские и исполнительские приемы начинают буксовать. Антон Кузнецов работает с привычным арсеналом эксцентриады, а режиссер лишь набрасывает к финалу банальных образов – вроде пластических сцен по мотивам биографии писателя, его трагической смерти: красный свет заливает сцену, с колосников сыпется снег, обнаженный актер уходит вдаль, надев ангельские крылья.
Редкий комедийный талант режиссера – буффонадный, остросатирический, сражающий наповал в первом акте (Гоша Мнацаканов, даром что дебютант, не стесняется развернуть свою фантазию на три часа действия и почти выдерживает испытание), во втором пока не берет того объема лирико-драматической глубины, на которую замахивается. Но Хармс, изображенный на граффити-портрете в декорациях, не сомневается: его портреты продолжают ликвидировать на родине в Петербурге (слышали новость?), но в театре он жив.
