Елизавета Авдошина
И засушенные бабочки на стене как засушенные души. Фото с сайта www.mbronnaya.ru
Константин Богомолов то ли обиделся на критиков и газетчиков – во всяком случае, так говорят в кулуарах, – то ли посчитал, что при достижении вершин карьеры худрука все промежуточные звенья между режиссером и зрителем должны быть ликвидированы… Так или иначе, вход в роскошно отреставрированный Театр на Малой Бронной широко открыт теперь только светской прессе (а в театральных Telegram-каналах зрители обмениваются колкими шуточками о заоблачных ценах на новый буфет), так что в новостных заголовках можно прочитать разве что очередные легенды о разводе Богомолова с Собчак, ну а теперь еще, к примеру, о счастливом посещении театра Надеждой Бабкиной.
Посему корреспондент «НГ» наравне со зрителями потрудилась обратиться к сайту театру и приобрести билет. И нелишним будет сказать, что богомоловские творения – самые дорогие в репертуаре. Не уступает ему и Александр Молочников, собравший в «Платонов болит» с десяток звездных лиц. А вот на дебютантов цены демократичнее. Тем временем новый репертуар Театра на Малой Бронной заслуживает внимания не только с шампанским в руках. Афиша на будущий сезон выглядит внушительно, вот несколько названий: «Дон Кихот», «Маскарад», «Бесприданница», «Федра», «Идиот» и даже «Шесть персонажей в поисках автора».
Особый сюжет – Богомолов и начинающие режиссеры. Ценная политика худрука – сразу отдавать сцену талантливым дебютантам. А вот как уже им избавиться от давления его большого стиля – вопрос. Эдгар Закарян (ученик Андрея Могучего), судя по отредактированной афише предстоящей премьеры «Гамлета», отошел на роль режиссера-ассистента – возможно, не справился, – постановщиком теперь значится сам Богомолов. Микита Ильинчик (выпускник мастерской Каменьковича-Крымова ГИТИСа) движется увереннее, после камерных «Благоволительниц» Джонатана Литтелла, где уже было видно владение режиссером сценической формой и умение неожиданно работать с литературным исходником, поставил ни много ни мало «Вишневый сад». И опять-таки удивительным образом сумел не разочаровать ожиданий, взявшись за «неподъемное» название. Комедию в четырех действиях, играемую обычно шумно, с размахом в два акта с антрактом, Микита Ильинчик укладывает в лаконичных полтора часа; собственно, столько же ему понадобилось для сценической квинтэссенции романа о Второй мировой войне длиной в 700 стр. Редуцированный чеховский текст создает эффект подчеркнуто стремительного финала: не успев вернуться на родину, Раневская узнает о ее потере, и словно бы этот шок и становится причиной ее безволия.
И визуальный образ сценографа Маши Плавинской – действие происходит в холодных, серебряного оттенка, интерьерах одной комнатки – гостиной, детской погибшего сына Раневской. Могила маленького Гриши додумана и воспроизведена у левого портала вполне реалистично, так что дух остановившейся жизни тут тотален. И режиссерский принцип Ильинчика – убрать из актеров все внешние проявления чувств. Все эти мотивы вторят методу Богомолова: когда текст, избавленный от излишних наслоений, вскрывается театром, в котором герои не живут, а словно проговаривают давно прожитое.
Иными словами – вычеркнуты напрочь ремарки Чехова («плачет», «сердито», «смущенно», etc.), неоднократные проявления нежности Раневской к дочерям или брату, душещипательные или сентиментальные сцены вроде последнего монолога забытого в доме Фирса. В то же время описательные ремарки-экспозиции приобретают особое значение: стилизованные под старый радиотеатр они звучат над пустой сценой, стилистически дополняя «состаренные» трансляции крупных актерских планов, и наполняют атмосферу театральной памятью. Почти все роли старшего поколения отданы старой гвардии Театра на Малой Бронной: Шарлотту играет Вера Майорова, Раневскую – Лариса Богословская, а Фирса – Александр Макаров. Шарлотте оставлен буквально один выход – и это тоже тема памяти, когда она, рассказывая о детстве, «вспоминает» о своем безродстве. Кажется, такой потерянной Шарлотты не видели давно.
Герои существуют параллельно эмоциям и границам друг друга, зачастую «бесцветно», прямолинейно красочен здесь только сальный провинциал Пищик (Владимир Яворский), надоедающий просьбами о займе. Герои, конечно, «переселены» во времени, на рубеж уже наших веков – Фирс вот в советском пиджаке совсем не лакей, а номенклатурный камердинер. Тут, правда, и кроется нестыковка: о какой воле 60-х Фирс говорит как о несчастье (в спектакле «воля» перефразирована в «свободу»), об оттепели?
Проговаривается знакомый текст, а что-то проговаривать уже и вовсе несуразно, потому Гаев в сцене знаменитого обращения к «многоуважаемому шкафу» ерничает сам над собой. Игорь Миркурбанов–Гаев (в другом составе – Дмитрий Цурский, а если повезет, можно попасть и на Богомолова в этой роли) не постаревший ребенок, а видавший виды трикстер. Он не вынимает изо рта вечную пластиковую палочку, то посасывает ее, то, кажется, использует вместо зубочистки, иронизирует и снижает пафос момента – возвращения в родовое гнездо и его безвозвратной потери – всеми способами. Именно Гаев, а не Шарлотта, фокусничает; с нелепыми усиками и барскими манерами он отвратителен и притягателен, как раздражающе-очаровательна в своей легкомысленной манере и Раневская.
Режиссерский взгляд почти уходит от них, все эти милые, добрые люди окончательно отжили свое, вперед выходят не «отцы», а «дети». Аня вместе с Петей Трофимовым (точный и вдумчивый дуэт Анны Патокиной и Николая Яскевича) вмещают тот самый вопрос о будущем без «вишневого сада», и только они тут всерьез озабочены той пеленой неизвестности и разрухи, которая уже накрывает, но не слишком-то беспокоит остальных. Но готовы ли они к «страданиям и необычайному труду»? В финале Аня звонит по телефону той самой ярославской тетке и просит выслать еще денег, говорит, что не приедет и что Гриша «поживает хорошо, ходит в школу».
России-сада больше нет, а все продолжают жить как ни в чем ни бывало – совсем как сегодня. Раневская собирается обратно за границу, Гаев – на банковскую службу, это он, конечно, иронизирует, а Лопахин (выверенная роль артиста РАМТа Александра Доронина) все порывается поехать в Харьков – «дел много». Мимо идет прохожий, уже совершенно определенной страты, – однорукий инвалид войны.
