Дарья Курдюкова
Выставка – о дуэли как культурологическом феномене. Фото агентства «Москва»
«Дуэль. От Божьего суда до благородного преступления» была международным проектом на малоизученную тему. Открытие, запланированное на 3 марта, пришлось отменить – из-за известных событий в конце февраля экспонаты из зарубежных собраний, а среди них были и Лувр, и Прадо, нужно было вернуть владельцам с уже смонтированной экспозиции. По словам одного из кураторов проекта Василия Новоселова, выставка лишилась около трети произведений.
Памятником той, не случившейся экспозиции и проведенным к ней исследованиям остался подготовленный европейскими и российскими специалистами каталог. Гендиректор Музеев Кремля Елена Гагарина говорит, что его издали и на английском, чтобы отправить зарубежным коллегам для научной работы, – дуэль на самом деле плохо изученный сюжет. Всего за два месяца «Дуэль» – а это время на поиск экспонатов, оформление документов, иногда и на реставрацию предметов – переделали, поменяв участников на российские музеи, показавшие в данном случае удивительную сплоченность. Но понятно, что по-настоящему единичным вещам нет ни замен, ни рифм.
Так, из Королевской Оружейной палаты в Мадриде на ту, не открывшуюся выставку привозили доспех борзой XVI века. Елена Гагарина подчеркивает, что это «единственный такой доспех в мире, все остальные – копии и фейки XIX столетия». Легенда о французском рыцаре Обри де Мондидье, из зависти к его талантам и успехам убитом на охоте своим другом, восходит к XIV веку и жила в исторической памяти столетия. Сейчас этот сюжет на выставке оказался редуцирован и представлен гравюрой с поединком «Божьего суда», в котором собака мстит за погибшего хозяина.
Еще один невосполнимый пробел, говорит Василий Новоселов, – прижизненные карандашные портреты знаменитых дуэлянтов, приезжавшие в Москву из Национальной библиотеки Франции, в том числе изображение Ги Шабо, барона де Жарнака. Благодаря ему дуэльная практика пополнилась знаменитым «ударом Жарнака», а дуэльная этика получила фразу, сказанную этим французским придворным Генриху II: «Наши жизнь и имущество принадлежат королю, душа принадлежит Богу, честь – только нам, так как над моей честью король совершенно не властен». С течением времени эти слова, отмечает куратор, трансформировались в девиз дворянства, «в том числе русского дореволюционного офицерства: «Душу – Богу, сердце – даме, жизнь – государю, а честь – никому».
Правда, среди рисунков, которые вместо прежних появились теперь в залах, есть, например, портрет маршала Франции Жан-Батиста Бюда де Гебриана, интересный и тем, что вместе с эрмитажными специалистами он был атрибутирован к выставке. Дуэль, где де Гебриан выступал секундантом, едва не перечеркнула его карьеру: поединок произошел вскоре после издания королевского эдикта о запрете дуэлей. Воинственность маршала наложила отпечаток на его лицо: при осаде Вигано в 1630 году он был ранен в щеку, шрам так и не затянулся, поэтому всю оставшуюся жизнь де Гебриан был вынужден носить пластырь или мушку.
Несмотря на обилие всевозможных рапир и даг (кинжалов для левой руки), отличавшихся от региона к региону и от века к веку, нынешняя выставка, конечно, не о совершенствовании механизмов убийства, а о дуэли как культурологическом феномене – то есть о защите чести, ее этике, эстетике и тактике.
Возникшая на фоне Итальянских войн XVI столетия, корнями дуэль уходит и в традиции средневекового поединка «Божьего суда», и в традиции рыцарской культуры. «В обосновании дуэли обычно опирались на два источника: Библию с битвой Давида и Голиафа и торжество правого над неправым, то есть как раз Божий суд, – и такие античные истории, как битва Горациев и Куриациев или, например, Геракла и Антея. Гладиаторов упоминали и сторонники, и противники дуэли. Сторонники приводили их в пример как мастеров своего дела, и многие преподаватели-фехтовальщики называли себя гладиаторами. Противники дуэли указывали на то, что гладиаторы были рабами, людьми низкого сословия, сражавшимися ради зрителей, и негоже человеку чести им уподобляться. Представления о правилах ведения поединка идут, с одной стороны, от судебного поединка «Божьего суда», а с другой – от рыцарских турниров», – рассказывает сокуратор проекта Федор Панфилов.
Довольно быстро дуэль стала восприниматься как искусство XVI–XVII веков, где сфокусирована экспозиция, приросла множеством трактатов по фехтованию, «геометрия смерти» пестрит в дуэлях многочисленными схемами: для успешного поединка надобны и математические знания, и знания о механике работы человеческого тела.
Многообразие дуэльных форм и их эволюция вплетают в свой магистральный сюжет много историй – от монаршей дуэли Франциска I и Карла V до комичной «Дуэли карликов», плода фантазии гравера Стефано делла Беллы. Со временем, когда поединок чести перестал быть прерогативой дворян и профессиональных военных, сам феномен начал размываться, история иронизировала и над защитой чести, и над теми, кто пытался прекратить смертоубийство. Людовик XIV гордился окончательным искоренением дуэли, но, как рассказывает Федор Панфилов, «уже через неделю после его смерти рядом с королевским дворцом в центре Парижа происходит дуэль между двумя молодыми офицерами, причем один из них не очень благородного происхождения, из среды новых дворян мантии. Дуэль произошла из-за того, что один из них купил модную тогда ангорскую кошку, а второй соответственно не успел этого сделать». И пусть многие истории о вырождении дуэли остались за хронологическими рамками проекта, в целом он ведь еще о том, что, перефразируя куратора, полезно думать, что делаешь и говоришь. И в XVI, и в XXI веке.
