Маквала Касрашвили: "Большой мне платит взаимностью"

Маквала Касрашвили на любимой Исторической сцене. Фото агентства «Москва»

13 марта юбилей празднует примадонна Большого театра России, народная артистка СССР Маквала КАСРАШВИЛИ. Музыкальный критик Александр МАТУСЕВИЧ для «Независимой газеты» поговорил с певицей о ее творческом пути, любимых партиях и коллегах.

– Маквала Филимоновна, с каким настроением встречаете юбилей?

– С тревогой: смотрите, что творится в мире! Какое давление идет на наших артистов, музыкантов!

– Сталкивались ли вы с подобными трудностями?

– Когда произошли события в Афганистане, начались проблемы во взаимоотношениях с Америкой. В 1979-м я пела серию спектаклей «Евгений Онегин» в «Метрополитен», это был мой дебют там: после того как Большой театр гастролировал в Нью-Йорке в 1975-м, я получила персональное приглашение. На следующий год вновь пригласили на «Онегина», а также я страховала Риччарелли в «Бале-маскараде» и Кабалье в «Тоске». Помню, наш самолет приземлили вместо Нью-Йорка в Монреале, там нас пересадили на польский лайнер, и только так я попала в Нью-Йорк: встречала пресса, была большая шумиха. Но все же мне тогда повезло – я отпела серию спектаклей, но на этом дело и закончилось: десять лет почти не было контактов у наших артистов с США. Но тогда от нас никто не требовал каких-то заявлений в поддержку или против советского ввода войск – просто все контакты были нарушены и западными агентствами, и нашим Госконцертом. И, на мой взгляд, неправильно требовать от артистов какой-то политической лояльности, делать сложный выбор в вопросах, в которых они не компетентны, где легко стать жертвой чьего-то влияния или пропаганды, а репутация твоя уже будет испорчена.

Хорошо, что вскоре возник «Ковент-Гарден», где я пела четыре сезона моцартовский репертуар, и моя международная карьера таким образом была продолжена. Но с Америкой пришлось расстаться надолго – лично для меня был перерыв в целых семь лет, чего, конечно, было жаль, поскольку мой дебют в «Мет» был успешным, намечалась американская карьера, были планы и у «Мет» на меня, и у агентства «Коламбия Артистс». Дирижер Джузеппе Патане, который работал со мной в «Мет» над итальянскими операми, даже предлагал мне остаться в США, но для меня это было неприемлемо – оставить родину и близких даже ради большой карьеры на Западе.

– Великобритания не вводила таких ужесточений тогда?

– Нет-нет, это касалось только двусторонних отношений с США. В Европу можно было ездить, такого тотального запрета на выступления советских артистов на Западе тогда не было, какое сейчас разворачивается против россиян.

– Тревожное время. Ваше появление на свет тоже было более чем в тяжелый период. Вы помните войну, послевоенные годы?

– Я была совсем маленькой, конечно, мало что помню. Но все же помню, что жили мы непросто, тем более что нас с братом мама растила одна. Жили бедно, мама много работала, я как старшая сестра уже с пяти-шести лет помогала на кухне, готовила даже что-то, убирала дом, возилась с братом – была как нянька. Но жили очень дружно – с соседями, с родственниками: никакой вражды не было, все как одна семья. Война очень сплотила людей – у нас в Кутаиси было многонациональное население, много было смешанных браков, но никогда никаких раздоров на национальной почве не было. Отец жил в другом городе, у него была другая семья, но иногда, к празднику, присылал нам какие-то гостинцы: он работал на плодоовощной базе, и я помню мандарины к Новому году от него – это было для нас, малышей, настоящее счастье. Дом, в котором мы жили, был небольшой, на четыре семьи – во дворе было много плодовых деревьев, а также мы всегда разводили много цветов – чтобы была во дворе красота.

В семь лет мама повела меня в музыкальную школу, и я целый год училась на фортепиано. В конце года педагог сказала моей маме – способностей нет, слуха нет, из школы мы ее отчислим, если хотите, можно попробовать заниматься частным образом. Но денег у мамы на частные уроки не было, да и зачем – если нет способностей? Много лет спустя, когда я уже училась в Кутаисском музучилище, а эта учительница тоже и там преподавала, я ей напомнила об этом случае. Свои пробелы по фортепиано и вообще в базовых музыкальных предметах пришлось потом добирать, уже учась в училище.

– На отца обиды не было?

– У моего брата была очень долго, и до конца он ее не изжил. А у меня не было, хотя я очень переживала их с мамой разрыв, поначалу особенно. Судить двух людей трудно, да и не надо, хотя, конечно, для меня тогда мама была правой. Отец нам почти совсем не помогал. Много позже, когда я уже училась в консерватории в Тбилиси, его дети от первого брака меня разыскали, и мы с ними дружили. Отец тогда уже жил в столице и работал заведующим столовой – немного подкармливал нас с подругой, бедных студентов. Был он очень тихим, неконфликтным человеком, но очень любвеобильным – женщины к нему просто липли, а он был легкомысленным в этом плане. Слава богу, никто из нас, его детей, не унаследовал этой черты. О моих успехах, о том, что я работаю в Большом театре, он, конечно, знал, гордился, что прославила его фамилию.

– Все про вас говорят, начиная с Бориса Александровича Покровского, что вы очень добрая. Это внутреннее свойство или воспитание?

– Думаю, что воспитать это невозможно – это черта характера, натуры. Я очень терпеливая, прощаю людям многое, даже то, чего нельзя прощать. Когда уж совсем нельзя терпеть и прощать – перестаю просто общаться. Но никому не мщу и отношений не выясняю. Жизнь, как правило, все сама расставляет по местам. Были те, кто обижал, и сильно. Но в целом я считаю, что мне в жизни больше везло – на хороших людей, на интересные встречи. Несмотря на жизненные и семейные неудачи, как-то так счастливо жизнь сложилась: ведь много у кого есть от природы хороший голос, но не каждому везет так, как повезло мне: попасть в Большой, состояться в нем, петь на лучших сценах мира, работать с такими великими людьми, как, например, Покровский и Ростропович, Вера Давыдова, Ирина Архипова, Галина Вишневская, Елена Образцова, Тамара Синявская, Алла Демидова, Лия Могилевская, – могла ли девочка из провинциального Кутаиси подумать о таких встречах, о такой судьбе?

– Галина Павловна вас не обижала? Она ведь сама про себя говорила, что резкая, что многим от нее доставалось...

– Никогда. Даже за дружбу с Леной Образцовой никогда не упрекала. Она меня как-то сразу полюбила. Сначала как артистку – мы были не знакомы, она меня увидела в «Свадьбе Фигаро» в Большом и очень поддержала, – потом уже по-человечески, взяла под свое крыло. С людьми она сходилась тяжело, а вот меня впустила в свою жизнь, приблизила, и это было для меня величайшее счастье и величайшая школа. Хотя могла быть строгой: не разрешила мне выходить в «Тоске» в таком же красном платье, как у нее, – мне сшили темно-вишневое; в буфете, если мы шли вместе, била по рукам, когда я тянулась к лишней булочке. Но это мелочи. Главное – в другом: каким она была для меня примером честности в профессии и в жизни.

– Из-за этой дружбы с Ростроповичами вас не слишком популяризировали в сравнении с другими солистами Большого на родине – по телевидению, на радио?

– Конечно, это сыграло свою роль. Также это повлияло и на то, что звания мне давали с трудом и с большой задержкой, хотя всем требованиям я соответствовала. Но я не жалею об этом совершенно. И к популярности я никогда не стремилась. Для меня самое главное было – постичь свою профессию глубже и жить жизнью Большого, быть нужной ему. И он мне платит взаимностью – наш роман продолжается уже 56 лет!