Владимир Скворцов: "Наше направление – в исследовании пьес, спектакли по которым вы не увидите больше нигде"

От кризиса среднего возраста героя спасает только аномальная любовь. Фото Ксении Логиновой предоставлено пресс-службой театра

В театре «Человек» вышел спектакль в жанре психопатического драмеди. Главные роли сыграли Анатолий Кот и Ирина Максимкина (экс-прима Пермского Театра-Театра), а остальное множество и женских, и мужских ролей исполняет Феликс Мурзабеков. С главным режиссером театра «Человек» СКВОРЦОВЫМ (Владимир оставляет имя своему актерскому амплуа, а режиссерскому оставляет лишь фамилию) поговорила корреспондент «НГ» Елизавета АВДОШИНА.

– Вы поставили спектакль «Аномальная Лиза» по сценарию Чарли Кауфмана. Стоит ли вообще браться театру за киносценарии?

– Я поставил самостоятельное произведение по мотивам сюжетов Чарли Кауфмана и Франца Кафки. В свое время Кауфман написал аудиопьесу «Аномализа», которая позже была переписана им в сценарий для мультипликационного фильма.

Для режиссера, которому интересно развиваться и открывать для себя новые тексты и темы, работать с современной драматургией теперь довольно сложно. Да, я играл и ставил несколько лет назад пьесы новой драмы, однако, когда недавно искал для постановки пьесу, столкнулся с рядом трудностей. У меня создалось ощущение, что многие авторы не совсем понимают, зачем они вообще пишут пьесы. Лишь для того, чтобы стать участниками какой-либо драматургической лаборатории или конкурса? Или ради участия в «читках»? А как ставить подобные пьесы? Я не говорю о том, что общий уровень современных пьес сейчас слаб. Безусловно, попадаются шедевры. Но выработалась некая тенденция «пьесы-читки» и «пьесы-киносценарии». Действие переносится из одной локации в другую, там и лифт застрял, а потом – корабль поплыл по морю, дальше – аэродром, самолет взлетает. Даже присутствуют авторские ремарки вроде «Мы видим, как самолет взлетает. Затем самолет падает»… И много нецензурной лексики, с которой на сцену не выйдешь. Зачем это мне ставить? Лучше я возьму за основу хороший киносценарий с прекрасными характерами и диалогами. Ведь смысл написания драматургического произведения в том, чтобы его поставили в театре, мы же все для зрителей работаем, не так ли?

– Вы загорелись режиссурой во времена расцвета Центра драматургии и режиссуры Алексея Казанцева и Михаила Рощина в конце 90-х – начале нулевых?

– Да. Алексей Николаевич Казанцев тогда давал возможность реализовываться всем желающим. Он верил в такой театр, где драматурги, режиссеры и актеры – вместе, моя идея командности – именно оттуда. И те, кто хотел развиваться в профессии, пошли дальше.

– К выбору драматургии: почему вы как раз не обратитесь к «отцам-основателям» российской новой драмы, раз молодая драматургия вас не устраивает? Поставить Михаила Угарова, например…

– Всему свое время. Как и у Антона Палыча, у Михаила Юрьевича не так много пьес. Однажды мы с ним даже смеялись – приблизительно одинаковое количество. И для каждой – свое время. Пьесы и Елены Греминой, и Михаила Угарова, и Алексея Казанцева, и Ксении Драгунской (я сейчас упомянул недавно ушедших авторов) – моих старших друзей и Великих Мастеров – они на вечные темы. Но востребованность этих текстов всегда будет зависеть от актуальности их «здесь и сейчас». К этим пьесам всегда будут возвращаться театры, но и временный спад интереса будет. «Облом off» после нас ставили, кажется, все театры России (речь о самом знаменитом спектакле ЦДР по ремейку романа Гончарова, где режиссером был Угаров, а главную роль сыграл Скворцов. – «НГ»). Однако сейчас тема «целого человека» вышла из моды, и количество спектаклей по этой пьесе уменьшилось.

– Когда вас назначили руководить театром «Человек», костяк труппы, который собрала еще его основатель Людмила Рошкован, оставался?

– Да, но проблема была в том, что в труппе отсутствовала молодежь. Пришлось взять нескольких молодых артистов. Специфика «Человека» в том, что на сцене не могут находиться больше семи человек, наш театр очень камерный. Поэтому нужно искать проекты, где действующих лиц по минимуму. У нас 16 человек в труппе. И несколько приглашенных артистов.

Сегодняшняя труппа «Человека» – моя гордость, одна из сильнейших театральных трупп Москвы, это многие отмечают. Когда-то в театре «Человек» начинали мои мастера – Роман Козак, Александр Феклистов, Михаил Мокеев, Игорь Золотовицкий, там же работали Дмитрий Брусникин, Марина Брусникина. И продолжать их путь для меня – очень символично.

– Какое впечатление произвели на вас спектакли Людмилы Рошкован?

– Это та режиссура, которую сейчас можно показывать как образец работы с формой и содержанием. Людмила Романовна репетировала долго, годами, а один спектакль – пять лет. Сейчас в репертуаре остался только один ее спектакль («Клопомор»), мы его сохраняем.

– На сайте театра его кредо сформулировано как «тяга к трагическому гротеску, позволяющему добиваться смысловой и эмоциональной заостренности». Что это значит для вас?

– Театр «Человек» задумывался как театр абсурда, парадокса. Здесь ставят Ионеско и Беккета. По-иному воспринимают жизнь, с достаточно злой иронией. Наше направление в уникальном исследовании пьес, спектакли по которым вы не увидите больше нигде. «Немой официант» Беккета, «Причал» Шпаликова, «Гамлет» Сумарокова, наверное, в мире больше нигде не идет. «Биографию» Макса Фриша до нас долго не ставили в Москве. Всегда интереснее выступать первопроходцами.

– Какие планы у театра?

– Мы придумали и уже три раза провели единственный в мире международный фестиваль камерных спектаклей на двух актеров «Диалоги», на который приезжают самые интересные спектакли на двух исполнителей. Как говорил классик, для настоящего театра нужны два артиста и… больше ничего. Планируем ежегодную лабораторию по «забытой драматургии». Одна из ближайших премьер – «Страна негодяев» Сергея Есенина.