Елизавета Авдошина
По Булгакову: «Королева в восхищении». Фото с сайта www.theatreofnations.ru
Парадоксально, но, кажется, «Мастера и Маргариту» в постановке Робера Лепажа пока постигает та же судьба, что и в свое время «Сказки Пушкина» Роберта Уилсона: публика, несмотря на кассовый успех спектакля, была разочарована.
Тех, кого покоробил тогда взгляд американца на «наше все» (якобы не понявшего русскую душу), сперва было больше, чем нашедших эстетическое удовольствие в абсолютно бесшабашной игре в классика, предложенной авангардистом Уилсоном. К постановке Лепажа уже после первых показов вопрос стоял обратный, но по интенции схожий – режиссеру ставят в упрек излишнюю деликатность в обращении с главным русским романом ХХ века – отсутствие новой интерпретации и, по сути, сценический пересказ романа. Действительно, Лепаж идет почти постранично, его инсценировка, надо признать, крепкая и динамичная, захватывает ключевые сцены обеих линий романа – московской и ершалаимской. Режиссер идет, как бы перечитывая вместе со зрителем роман, плавно и не спеша, к литературному памятнику почтительно не приближаясь больше, чем на расстояние вытянутой руки. В стремлении сохранить полифонию писателя Лепаж с канадской постановочной командой и художником по костюмам Викторией Севрюковой сосредотачивается не на преломлении идей, а на поисках театрального эквивалента его магического реализма.
И если в первой сцене отрезанная голова Берлиоза катится из-под трамвая бутафорски – картонно, то дальше технические трюки только набирают силу, и даже когда начинаешь понимать принцип работы иллюзионистского экрана-занавеса, все равно по-детски удивляешься слаженной работе живого человека и высокотехнологичной медиапроекции. Так, Маргарита (Чулпан Хаматова), встречаясь под кремлевской стеной с Азазелло (Леонид Тимцуник), смотрит на него – и мы видим актера, а тем временем натурально – разговаривает с пустотой, невидимкой. А вот Маргарита летит, управляя виртуальной метлой, на бал сатаны сквозь звезды, но актриса остается лежать на голом планшете сцены, лишь слегка очерчивая рисунок движений. Да и более «простые» вещи придуманы ловко. Бытоподобная декорация нехорошей квартиры / клиники Стравинского / подвальчика Мастера, она же – декорация бесконечного коммунального быта 20-х годов раскладывается как книжка-раскладушка. И Иван Бездомный (Александр Новин приправляет героя колоритным украинским акцентом) в погоне за Коровьевым (Роман Шаляпин) пробегает ее всю, а она мистически растягивается лабиринтом, а потом резко схлопывается за его спиной. Будто ничего и не было!
Магические сцены и вправду загадочны, а сатирические – невероятно смешны, и дух времени – в изящной кабаретной песенке Жоржа Бенгальского (Гурген Цатурян) как передан! Советские главы сыграны буффонадно в противовес тяжеловесному пафосу римских, где привкус стилизованного кино усиливается за счет историзма в духе старого костюмного театра и вкраплению в диалоги латыни и древнегреческого (Понтия Пилата грузно играет Андрей Смоляков). Лепаж шутливо соединяет обе линии в символической мизансцене заседания МАССОЛИТа, где собравшиеся восседают, подражая «Тайной вечере» да Винчи.
Режиссер остроумно «приделывает» лысины, толстинки, накладные пятые точки, травестирует, переодевая женщин в мужчин и наоборот, заставляя персонажей вертеться в неугомонном московском карнавале под предводительством свиты Воланда. И тут, конечно, блистателен Евгений Миронов с его чаплинским комизмом – в том, как артист филигранно и гомерически выдерживает паузы, придумывает оправдание каждой секунды существования своих эпизодических персонажей на сцене. Чулпан Хаматову и вовсе невозможно узнать в плюгавеньком «пожилом человечке» – буфетчике варьете Сокове, который впервые от Воланда слышит, что осетрина бывает только одной свежести. Наталья Павленкова играет целый каскад сатирических образов, избранные сцены буквально становятся ее бенефисом, смех берет наблюдать за ее гримасами. Неожиданны и перевоплощения Дмитрия Сердюка (артиста амплуа неврастеника) – из смиренного Иешуа в развязного Степку Лиходеева и мнущуюся бездарность поэта Рюхина. Другое дело, что роли лирические – и Маргариты, и Мастера, и Воланда – для талантливых артистов, их исполняющих, привычны, если не сказать, уже на грани актерского штампа. И жертвенность любящей музы Чулпан Хаматовой, и надломленность творца Евгения Миронова (артист, безусловно, играет и тему хрупкости гения), и инфернальность злодея Виктора Вержбицкого – мастера глубокомысленно-иронических сентенций. Потому, несмотря на безоговорочную зрительскую веру, сценическое «полнокровие», ощутима предсказуемость заглавных образов.
комментарии(0)