Борис Березовский: "Скрябинисты – это элитный клуб"

Фото сайта mariinsky.ru

6 января в Москве открывается небывалый по размаху I Международный фестиваль, посвященный 150-летию Скрябина. Два месяца, 22 концерта, 8 залов, десятки артистов (прежде всего пианистов) разных поколений. Тут и мэтры – Михаил Воскресенский, канадец Марк-Андрэ Амлен, Владимир Овчинников, Юрий Мартынов и именитые 30–40-летние – Люка Дебарг, Вадим Холоденко, Варвара Мягкова, Юрий Фаворин, Андрей Коробейников, Алексей Чернов, и более молодые их коллеги… Программы разнообразны: в них далеко не только Скрябин, но и те авторы, кто были рядом, до, после – от Бетховена до Алексея Курбатова. Демиург сего грандиозного действа и его активный участник – пианист Борис БЕРЕЗОВСКИЙ, и именно его расспросила о фестивале музыкальный критик Ольга РУСАНОВА.

– В разное время вы увлекались разными вещами – например, Николаем Метнером: тогда, 15 лет назад вы создали фестиваль его имени, и это было очень интересно. Очевидно, что вам особо близок музыкальный Серебряный век. Но Скрябин и Метнер – разные планеты.

– Да, эти два автора абсолютно разные, но мы, исполнители, должны любить всех композиторов. Не любить Скрябина невозможно, мне в нем нравится буквально все: и человеческое, и космическое, и его красота, и то, как он элегантно одевался. Что касается музыки, то ее обожают все с детства, просто многие останавливаются на раннем творчестве, не идут дальше – то ли из-за лени, то ли в более поздней музыке действительно такой сложный гармонический язык. Но я уже три года как влюбился в позднего Скрябина, и для меня там нет ничего непонятного.

– Михаил Воскресенский, который руководит конкурсом имени Скрябина, говорит, что быть скрябинистом – нечто особое, не всем дано. Это так?

– Да, особенно если мы говорим о Скрябине среднего и позднего периода. Это своего рода элитный клуб, куда из исполнителей попадают только посвященные.

– Кто именно? Из фигур прошлого, как мы помним, Владимир Софроницкий…

– А также Фейнберг, Рихтер – он играл практически все сонаты Скрябина. Из современных пианистов – Марк-Андре Амлен...

– Но, возвращаясь к исполнителям, – как вы нашли всех этих людей, которые в своем большинстве едва ли считают себя скрябинистами?

– Ну почему? Некоторые являются: Михаил Воскресенский, Юрий Фаворин, Андрей Коробейников, Юрий Мартынов, Алексей Чернов – он играет всего Скрябина. Михаил Турпанов – безусловно, скрябинист, да еще какой! Но в принципе акцент был не на скрябинистах, а на пианистах с рафинированной программой, которая близка музыке Скрябина. Я предоставил каждому исполнителю возможность представить свое видение Скрябина: с кем он ассоциируется, кто ему ближе? В результате получились весьма разнообразные программы, чего я и хотел. Например, лично я связываю Скрябина с Бетховеном. Но я не предлагал коллегам Бетховена. Они все творческие личности, у них свой репертуар, свой мир. Они играют то, что хотят. Знаете, у Мессиана есть цикл «20 взглядов на младенца Иисуса», а у нас получилось «20 взглядов на Скрябина».

– Скрябин сегодня как философ, как личность, пожалуй, он значит для нас не меньше, чем Скрябин-музыкант. Впрочем, одно от другого трудно отделить. Он первым использовал цветомузыку, выдвинул идею единения человечества через искусство, говорят, обладал даром предвидения – в том числе предрекал нам век прагматизма и меркантильности и был прав… А вот как композитор – какие он дал ростки, кого можно назвать его музыкальным наследником?

– Обычно большие композиторы, если даже и находятся под чьим-то влиянием, потом от него уходят. Скажем, Задерацкий начинал как скрябинист, Фейнберг тоже, многие были под влиянием его музыки. Вообще Скрябин был невероятно влиятелен, скажем, его смерть в 1915 году стала событием национального масштаба: вся Москва пришла на похороны. К тому времени город был как бы поделен на поклонников Рахманинова и скрябинистов. Сейчас, конечно, Рахманинов гораздо более популярен, но для музыки, для космоса и вечности это ничего не значит. Я не верю в статистику и рейтинги. Я просто уверен, что Скрябин – это другой мир, гениальная музыка, и она способна доставлять удовольствие всем.

– В афише более всего интригует концерт в планетарии (18 февраля). Помню, в Доме-музее Скрябина давным-давно, в советское время, был зал со сферическим куполом, на который проецировалась партитура скрябинской цветомузыки. Это было что-то космическое. Поэтому ничья музыка так не ассоциируется с планетарием, как скрябинская.

– Там будет духовная мистерия «Слово О», написанная отцом Андреем Щенниковым – выпускником Московской консерватории, который позже стал священником. Это будет своеобразная медитация на звук «о» – подобно «Прометею» Скрябина, где хор также интонирует без слов. Но это в вокальной части программы. В тот же вечер будет еще поэзия символистов, которую читает Александр Гордон, и фортепианная музыка Скрябина, которую исполню я на фоне космических пейзажей.

– И еще – вы замахнулись на создание фестивального оркестра. Подчас такие оркестры бывают просто замечательные – например, Будапештский фестивальный под руководством Ивана Фишера. Здесь та же идея или это Персимфанс?

– Это грандиозный Персимфанс: в Первой симфонии Скрябина 150 человек на сцене без дирижера (6 января концерт-открытие. – «НГ»)! Это эксперимент.

– Знаю, вы любите играть без дирижера…

– Обожаю. Это намного лучше. Контакт с музыкантами должен происходить быстро: какое-то мгновение, взгляд. Если контакт идет через дирижера, весь эффект камерной музыки пропадает.

– Подождите, Первая симфония и камерная музыка, какая связь?

– В принципе все есть камерная музыка. Я говорю не о масштабе, а о принципе музицирования.

– Такого мощного скрябинского фестиваля не было никогда. Собираетесь ли вы этот проект продолжать либо это только юбилейная акция?

– Скрябин – это такой космический масштаб дарования, что отмечать его 150-летие можно лет 10. Я бы сделал фестиваль ежегодным, желание у меня огромное, но бюджет государственный, не все от меня зависит.

В дальнейшем я бы с удовольствием пригласил Филадельфийский оркестр и вообще лучшие оркестры мира… Сейчас у нас выступит оркестр Гергиева (22 января) – один из лучших, я считаю, и этот концерт будет полностью сюрпризом.

– Напоследок еще о Скрябине: по-моему, он единственный великий композитор, который родился и умер в Москве.

– Да, это так.

– Более того, сохранился особняк, в котором он родился, церковь, в котором его крестили, дом, в котором он жил… По скрябинским местам можно прогуляться, ощутить его как своего соседа-москвича… Вы ведь тоже москвич и его сосед – родились на Арбате, неподалеку от музея Скрябина. На ваш взгляд, что в нем, в его творчестве такого московского?

– Масштаб города, великой культуры и традиций прежде всего. Хотя от традиций он ушел, жил в своем мире – но это, в конце концов, тоже часть нашей традиции, когда далеко не все идут в русле общепринятого. А Скрябин во всем был особенный. Скажем, его считали «эротическим» композитором, и он действительно был не чужд эротики, хотя об этом стоит говорить в контексте его неприятия христианства и идеи греха. По легенде, Скрябин даже хотел назвать «Поэму экстаза» «Поэмой оргазма». Но потом остановился все же на экстазе как более масштабном понятии.