Елизавета Авдошина
Дуэт Назарова и Верника комического преисполнен, трагического – нет. Фото агентства «Москва»
Трагикомедию Венедикта Ерофеева поставил ученик Сергея Женовача старшего поколения Уланбек Баялиев. И уже по взятому названию выстраивалась линия следования режиссера за своим учителем. В последние годы режиссер заявлял о себе постановками классики. Из прозвучавших стоит назвать «Грозу» в Театре им. Вахтангова и «Зимнюю сказку» в петербургском ТЮЗе им. Брянцева. А в Художественном театре идет в его постановке клычковский «Сахарный немец».
И в этом смысле обращение к Венедикту Ерофееву – единственной пьесе писателя – было закономерным. Почти 10 лет назад Сергей Женовач поставил пронзительный спектакль «Москва–Петушки». Спектакль, а по сути моноспектакль выдающегося актера Алексея Верткова, и сегодня можно увидеть на сцене Студии театрального искусства. Поэзия «эпохи распада», ерофеевского пира во время чумы исполнена у Женовача притчеобразно. Со схожим подходом обращается к хлесткому «бытописателю» позднего СССР и Баялиев, создавая на сцене Художественного театра аллегорическое пространство.
Пациенты режимной психбольницы, где под белыми халатами скрываются погоны, обитают в мрачном амфитеатре, своего рода чистилище и трибунале, с обугленными дощатыми стенами, каталкой из морга и опоясывающим тайным ходом. Это одновременно и чеховская палата № 6, и давящее пространство Кена Кизи. Художественное решение сценографа Евгении Шутиной статично, но учитывает все литературные переходы пьесы. Гуревич (Дмитрий Назаров) – завсегдатай больницы-«вытрезвителя», накануне красного Первомая, она же вальпургиева ночь разгула сатанинских (коммунистических) сил, – попадает в третью палату под предводительством старосты и диктатора Прохорова (Игорь Верник). Тут сложен свой альтернативный социум: философско-политические прения Комсорга, Сексуального мистика, Контр-адмирала, Гроссмейстера, Эстонца, Тихони, Старичка и Диссидента проходят в первом круге. А добывать ключи от запрятанного спирта у «дамы сердца» медсестрички Натали (Янина Колесниченко) Гуревич – аки Ромео к Джульетте – поднимается на галерею, разыгрывая иронично-стилизаторские «шекспировские ямбы».
Главный сценографический аттракцион появляется во втором отделении, когда с колосников устрашающими рывками опускается горящая мистическими отблесками люстра, куда вместо хрусталя инкрустированы бутылки. Их обилие создает отсвет смертельной иллюзии, что и манит героев. Счастливые добытым «лекарством» от безумия жизни в тотальной несвободе, они принимают на грудь, грезят и дискутируют. Пока один за другим не начинают обмякать и падать – от фатального отравления метиловым спиртом, оказавшимся в злополучной склянке, от трагического несоответствия реальности и представления о ней – по Ерофееву.
Художественная деталь (бутылочная люстра) окончательно завершает картину оммажа спектаклю Женовача, для которого Александр Боровский воспроизводил точно и изящно найденный, теперь уже исторический, образ Давида Боровского, в свое время придуманный, но так и не воплощенный им для спектакля Театра на Таганке. Прозрение художника, ставшее теперь кочующим театральным символом, запоминается и из этой постановки. Чего не сказать о режиссерских находках. Обобщенность режиссерской работы и усыпляющая равномерность игры не дает роскоши ерофеевской «канители из слов», построенной, как античный трактат, на дихотомиях и антиномиях – актерской отдачи в таких, казалось бы, аппетитных ролях советских маргиналов. Поэтому самоигральность и вкус ерофеевской сатиры меркнет, чему становятся подтверждением редкие смешки в зале. Хотя цитаты о России идут, как всегда, хорошо – и злободневно. «Я люблю Россию, она занимает шестую часть моей души. Теперь, наверное, уже трошки побольше», – говорит Дмитрий Назаров, импровизированно вворачивая этот украинизм, намекающий на аннексию Крыма. Или вот еще: «Миротворнее нас – нет среди народов. Но если они и дальше будут сомневаться, то в ближайшем будущем поплатятся за такое недоверие». А вот импровизация с пародией на Ельцина Игоря Верника успехом не пользовалась…
Дуэт Дмитрия Назарова и Игоря Верника существует в досадной приблизительности. Благодушное обаяние Назарова, несмотря на неугасимые искорки юмора в глазах актера, лишено трагикомического надлома, а фиглярство Верника не задает тот истинно скомороший тон, пропасть в трагедию от которого и должен создавать катарсис, заставляющий зрителя сопереживать, а после – внезапно обрывать смех от сдавливающих горло слез. Собственно, от трагедии, трагического финала и сегодня, спустя три с лишним десятилетия, страшного и укоряющего в пьесе, где погибают все, а последнего добивают оборотни государственной машины, – Уланбек Баялиев отказывается вовсе. И с оперной условностью прочитывает вторую часть заглавия пьесы как сегодняшнюю миссию. Шагами командора Гуревич, ввергший собратьев в летаргический сон, практически совершивший эвтаназию, выходит на авансцену с желанием возмездия и именем отмщения справедливости будто возвращает свой легион с того света…
На премьере в зрительном зале присутствовал Анатолий Васильев (Константин Хабенский пригласил режиссера на постановку в МХТ на следующий сезон). Так что не за горами премьеры иного порядка.
комментарии(0)