Что ждет "Прогресс Сцену Армена Джигарханяна" и Театр сатиры

В сценографии были использованы деревянные жернова. Фото с сайта www.progressstage.ru

Спектакль «Балалайкин и Кo» в постановке Сергея Газарова стал программной премьерой новой «Прогресс Сцены» – бывшего Драматического театра Армена Джигарханяна. Артист и режиссер возглавил московский театр – сравнительно молодой, существующий всего третье десятилетие, – после смерти его основателя. Нынешней осенью Газаров впервые обозначил новые планы – пополнение труппы, реконструкция здания театра в будущем году, репертуарные искания в рамках классики – вторая премьера сезона весной анонсирована по чеховскому «Лешему».

Ожидание премьеры очевидно было подогрето помимо информационной волны и тем, что не успел Газаров рассказать про ожидаемый ребрендинг театра на Ломоносовском проспекте, как столица уже обсуждала его назначение в преемники Александра Ширвиндта – в Театр сатиры. Побочный сюжет, как худрук двух театров будет разрываться между труппами, может стать и главным. Впрочем, версия о том, что «Прогресс Сцена» (пока сменилось, по сути, только название театра, его идея не вербализирована) станет филиалом Театра сатиры, вполне легитимна. Пока же после премьеры ясно одно. Если для театра Джигарханяна назначение и станет удачей, то только потому, что это означает стабильность для труппы, так как Газаров был главным режиссером здесь в нулевые, и сами артисты стали инициаторами выбора кандидатуры нового лидера, а вот для Театра сатиры приход режиссера может открыть очередную эпоху творческого застоя.

Газаров не скрывает, что любит зрительский театр. Он в принципе человек по-восточному радушный, открыто выходит к публике перед своим спектаклем, предваряя его какими-то словами, даже словно оправдываясь за свое постановочное вольнодумство… Его становление как режиссера пришлось на эпоху расцвета российской антрепризы, но по старой школе – привычно берется за классику, обычно за сатирические комедии. За постановки, которые с большей долей вероятности гарантируют успех у публики или уже его доказали. С приходом Владимира Машкова в театре своего учителя Олега Табакова Газаров восстановил «Ревизора», который был его режиссерским дебютом, внесшим лепту в славу «Табакерки» 90-х. Название «Балалайкин и Кo» тоже появилось неслучайно: режиссер успел застать в «Современнике», где служил актером в 80-е, легендарную постановку Товстоногова с Гафтом и Квашой.

В версии Театра Джигарханяна щедринского Глумова играет Сергей Чонишвили (во втором составе артист, более причастный театру Джигарханяна, – Анатолий Кот), Рассказчика – Сергей Климов. И если в исторической постановке «Современника», для которой и была написана Сергеем Михалковым пьеса-инсценировка по повести Салтыкова-Щедрина «Современная идиллия», путь «оподления» и победы над «буйством духа» двух русских либералов был исполнен экзистенциального ужаса и социально-политической депрессии, то в спектакле Газарова их моральная деградация на фоне разгулявшегося дома терпимости легка и непринужденна. А страшная в своем подтексте водевильная интрига фиктивной женитьбы адвоката-прощелыги Балалайкина на сожительнице купца Парамонова (у Газарова он превращается в «крестного отца» на пенсии) оборачивается жизнерадостной комедией французского «бульвара» с антрепризным душком и ряженым генералом.

Подпустить мистификации призван миманс, которым Газаров чрезвычайно увлекается – распределяет его по сцене то так, то сяк, одним словом – заполняет пространство. Ансамбль мимов-соглядатаев как неотступная волна страха везде следует за двумя последователями грибоедовского Молчалина, решившими сообразно настроениям общества, разлитым в воздухе, «годить» – молчать, плыть по течению, не рефлексировать, предвосхищать начальственные ожидания… Вот они боятся сами: чувствительный Рассказчик дрожит как осиновый лист и обмирает до полуобморока от каждой новой мысли, нового вопроса (вот как, положим, отвечать полицейскому приставу, есть бог или нет – донесет ведь, собака!), Глумов хладнокровен и только, как картежник, бегает глазами и ловко успевает работать руками – предотвращать опасную свободу слова – попросту говоря, зажимать рот говорливому напарнику… Вот, правда, главное режиссерское решение, которое Газаров заготавливает к кульминации спектакля, – юношей «на подтанцовке» наконец сменяют девушки – кокотки в корсетах. Из покоев квартального надзирателя кочующие и далее, и далее, да так сцену и не покидающие... Тут бы пластики профессиональной побольше, да развязности не хватает: как в том анекдоте – то ли крест снять, то ли штаны надеть.

Квартальный, наверное, единственная роль в спектакле, что толком остается в памяти. Герою найден беспощадно устаревший (стилистика 90-х в поверхностной манере уже отпародирована донельзя), но точный социальный потрет разомлевшего от нажитого на должности последыша советской номенклатуры. Одной рукой обнимающий полуголый зад девицы по вызову, а другой – поправляющий партийные награды на лацкане пиджака. Типажность артиста Сергея Серова и его лукавое обаяние работают тут со стопроцентным попаданием.

Добрая половина участников постановки – более или менее звездные приглашенные артисты, они, безусловно, ведут спектакль – Чонишвили, Климов, Серов; Андрей Анкудинов в роли полинявшего подхалима Очищенного, от бесцветной беспринципности которого физически становится липко. Постоянная же труппа крайне разнообразна по бэкграунду, костяка, когда-то собранного Арменом Джигарханяном из актерского курса ВГИКа, сегодня уже не существуют. Есть артисты, пришедшие в театр и 15–20 лет назад, и несколько сезонов назад (со всей России), и те, кто поступил совсем недавно, большинство вчерашних выпускников – из Школы Олега Табакова, что, к сожалению, сразу чувствуется.

Небрежный монтаж пьесы – переставленные или даже добавленные порой реплики сбивают логику сцен. Невнятная сценография – деревянные песочные жернова соседствуют с надувными черными шарами, но и первые, и вторые мало нагружены и смыслово, и функционально. Непродуманно осовремененные костюмы. Все это составляет образ спектакля бедного и неизбирательного в художественном отношении. На таком «Балалайкине», как в караоке, – музыка громкая, звучная, а слов и голоса – не разобрать.