Игра (не) ради игры. Жан-Юбер Мартен перетасовал коллекцию Пушкинского музея и сравнил все со всем

Мартен провоцирует «сближенья» артистично и смело. Фото агентства «Москва»

Куратор Жан-Юбер Мартен знаменит выставками-сопоставлениями, где складываются неожиданные соседства – например, того, что принято называть произведениями искусства, с тем, что принято называть артефактами традиционных культур. Он был сокуратором эпохальной выставки «Париж–Москва», он придумал основной проект III Московской биеннале современного искусства «Против исключения» – лучший в жизни этого затухающего смотра. Несколько лет назад директор Пушкинского музея Марина Лошак пообещала, что Мартен поработает с собранием ГМИИ – сперва это должно было называться «Древние украли все наши идеи» и состоять из 30 глав. В итоге Пушкинский получил пушкинскую строчку «Бывают странные сближенья» и чертову дюжину разделов, а вещи из самого музея, в том числе и томившиеся в запасниках, дополнены работами из десятков других собраний, среди которых Дарвиновский музей, Музей Вернадского и Кунсткамера. Мартен и сейчас выступил против исключения, как против хронологии, географии, а главное, традиционных в истории искусства иерархий, устроив игру смотрения.

Игра вроде бы нужна не сама по себе, а чтобы привлечь в музей новую публику, не спугнув желанием все рассортировать, научить (и поучать), залакировать «правильными» концепциями. У этой игры есть страстные поклонники, подтянутся и скептики. Как бы то ни было, Мартен «смазал карту будня», призывая отдаться «визуальному мышлению», в этом смысле шутка удалась.

«От потаенного образа к двойному», «Античная скульптура. От белой к полихромной», «От возлюбленной к колдунье», «От яблока к земному шару», «От зеркала к двойнику», «За наблюдателем наблюдают», «От горизонта к птичьему полету», «От юности к старости», «От складки к геометрии», «От «Черного квадрата» к ташизму. Две школы», «Пять чувств», «От фигурных скал к абстрактной скульптуре», «От вакханалии к таверне», – обещания, данные названиями остановок на пути «сближений», стоят того, чтобы быть озвученными. Поиск сквозных мотивов не назовешь breaking news, а демократизация искусства и в смысле сопоставления всего со всем, в том числе каких-нибудь пейзажей с чучелами животных, и в смысле отказа от европоцентристского мышления – и вовсе отсылает к музейным истокам и кунсткамерам, или комнатам чудес.

Мартен провоцирует «сближенья» артистично и смело. Когда в Москве видели выставку, где в одном разделе соседствовали бы Guerrilla Girls и Буше? Андре Мальро с его концепцией «Воображаемого музея» куратор скорее отвергает за приверженность «вечным шедеврам», ведь «каждая эпоха находится под властью собственных понятий о хорошем вкусе». Можно было бы вспомнить Аби Варбурга с его так и не завершенным «Атласом «Мнемозина» – но Варбург был не столь всеяден в выборе материала.

Сопоставления живы остротой. Чтоб щепки летели. Они и летят, когда смотришь, как куратор в зале античных слепков ставит сделавшуюся «классической» нагую белизну рядом с проецируемыми на статуи образцами раскраски, и все это соседствует, например, с монохромными, утопающими в темном свете частями тел танцовщиков в снимках Олега Кулика «Фрагменты». Привычное, то есть руинированные древние белые торсы, – не всегда верное, напоминает куратор в разделе «Античная скульптура. От белой к полихромной», одновременно напоминая, что Пушкинский первоначально – музей слепков. Щепки летят, когда в главе «От складки к геометрии» от геометрической плотности драпировки на неоконченном рисунке с Мадонной, что был сделан безвестным последователем Рогира ван дер Вейдена, переходишь к «кубистским» изломам флюорита и к «протокубизму» Сезанна, когда бок о бок с кубизмом Брака оказывается геометрия божественного света с иконы «Преображение», – во всем этом пульсирует нерв формы.

В своей кунсткамере аналогий Мартен ищет точки бифуркации визуального мышления, и некоторые сопоставления выглядят весьма остроумно (кроме упомянутых это, к примеру, и часть «От «Черного квадрата» к ташизму. Две школы», где развоплощение формы идет от Энгра к абстракции, к абстрагированию и через геометрию, и через жест). Другие сравнения оставляют вопросы. Белый зал отдан путешествию «От потаенного образа к двойному», там кураторская воля обретает визуальные рифмы, в частности, между монструозной физиономией, которую напоминает крона дерева с голландского пейзажа, и грифоном с древнегреческого котла. Пожалуй, прозвучит неуместной звериной серьезностью поинтересоваться: «И что?»

Конечно, Жан-Юбер Мартен призывает вглядываться в вещи, а не верить на слово текстам (которых, впрочем, тут, считайте, и нет, но к которым – о, ужас – с удовольствием обращаются счастливые обладатели каталога). Конечно, провоцирует споры, что само по себе ценно в нашем выставочном ландшафте, в последние годы по большей части порождающем не обсуждения, но светские отчеты с вернисажей. Конечно, он поднимается над материалом, над клише, попутно шутя и над искусством и искусствознанием, застывшими в башне из слоновой кости, и над феминистскими выпадами, и над искусством «первого ряда» и всех прочих рядов, и над тем, что в музее можно и чего нельзя. Как говорилось в известном стихотворении, «и хорошо. Спасибо. Слава Богу». Show must go on, необязательно именно в 13 главах – это открытая, диалогичная форма. Однако у отличного принципа «чем дальше, тем ближе» есть реверс: чем больше сближать, тем иногда больше вещи отдаляются. Неизвестно, где проходит граница между «близоруким» недогадливым зрителем и промахнувшейся аналогией, как неизвестно, не навязываем ли мы порой произведениям свои сопоставления, увлекаясь игрой ради игры.