След, которого нет на карте

Эпизоды выставки «Звенящий след» в бывшем общежитии Лаборатории «Б».  Фото автора

«Обязуюсь не разглашать особой важности, совершенно секретные и секретные сведения, которые мне будут доверены или станут известны…» – план выставки распечатан на обороте подписки о неразглашении. На Южном Урале разрабатывали советский атомный проект, построили первый в Союзе реактор по наработке оружейного плутония, создавали первую атомную бомбу. Сперва на месте будущего общежития Лаборатории «Б» под Снежинском был санаторий НКВД. Недалеко от этого города, в Озерске, находится предприятие «Маяк»: в 1957-м там произошел сильнейший взрыв радиоактивных отходов, след которого распространился на огромную территорию. «Слово «звенеть» на языке атомщиков означает звуковой сигнал, которым счетчик Гейгера оповещает о повышенном радиационном фоне», – объясняет Отдельнов название выставки.

«Сокола», где в созданной для изучения влияния радиации Лаборатории «Б» работали зэки (сюда доставили из лагеря генетика Николая Тимофеева-Ресовского), интернированные немцы, разумеется, не могло быть на картах. «Сокол» – это был позывной. В одном из интервью Павел Отдельнов говорил, что в 1990–2000-х было опубликовано много документов, но многие данные засекречены до сих пор. В частности, в репозиторий художника так и не пустили.

Как художник-исследователь Отдельнов исходит из принципа, что катастрофу нельзя проиллюстрировать – нет адекватных ей иллюстраций. Рассказ он строит из эпизодов – разных свидетельств, известных по исследованиям и мемуарам (в начале приведен список литературы), – рядом с ними оставляя предельно обобщенные, остраненные образы-знаки. Эпизодов 21 – это комнаты на трех этажах общежития лаборатории, двери приоткрыты и служат «оглавлением»: «Котлован», «Шоколадники» (в спецпитание входил шоколад), «Глоссарий», «Нет на карте», ВУРС (Восточно-Уральский радиоактивный след), «Полярное сияние», «Речкина болезнь», «Репозиторий»…

После аварии жителей окрестных деревень (87 сел с 21 000 человек) переселяли долго. Художник приводит воспоминания жителей о том, как использовали зараженную воду, как умирали дети, как стали расстреливать зараженный домашний скот. Официально ничего не произошло. Через неделю после аварии газета «Челябинский рабочий» сообщила, что свечение, «довольно редкое в наших широтах… имело все признаки полярного сияния». В официальном вокабуларии вместо «облучение» говорилось «окуривание», вместо «мутация» – «муть», «лучевая болезнь» стала «вегето-сосудистой дистонией 2-й степени». Трудившимся на «Маяке» зимой 1957-го выдали кассеты дозконтроля – в 1989 году они узнали, что их никто не проверял.

Образы-знаки, оставленные Отдельновым рядом с воспоминаниями и документальными свидетельствами, – это холсты, по которым то идут полупрозрачные, будто призраки-тени со смазанных снимков, рабочие, то на них появляются безликие силуэты людей из погубленных деревень; это замершие настенные часы; это знак радиации среди сухостоя, внутри одной из комнат ставший символом не знающего границ между «общим» ландшафтом и каждым домом разрушения. И – темный след на карте, начерченной прямо на рябой штукатурке.

Вокруг общежития Лаборатории «Б» – звенящая тишина, оставшиеся с тех пор дачи исследователей, зеркальная гладь озера, желтая осень, пробивающаяся сквозь мутные оконные стекла. Пресловутый вечный покой, в котором живут могильники и о котором до сих пор не все известно. 

Екатеринбург–Снежинск–Москва