Вероника Словохотова
В образе принца режиссер увидела ребенка. Фото с сайта www.territoryfest.com
Испанский режиссер Наталья Менендес поставила в Электротеатре Станиславский спектакль «Жизнь есть сон» по пьесе барочного драматурга Педро Кальдерона в новом переводе Натальи Ванханен. Это совместный проект Электротеатра и Teatro Español «Кальдерон Дуо» в рамках международного фестиваля «Территория», который теперь составил диптих со спектаклем «Стойкий принцип» Бориса Юхананова по мотивам «Стойкого принца» с Игорем Яцко в главной роли. Обе пьесы относятся к жанру философской драмы. Для Кальдерона это своеобразные лаборатории, где в рамках искусственного сюжета можно проводить химические эксперименты с философией своей эпохи.
Философская драма все превращает в абстракцию, поэтому Наталья Менендес не стремится к реализму и работает с контурами и силуэтами. Схематичность в ее постановке – основное выразительное средство. На сцене нет ничего, кроме голых металлических лестниц и параллелепипедов. Так художник Андрей фон Шлиппе затронул важную для Кальдерона мысль о свободе воли. Металлические каркасы символизируют здесь «чудовищные ребра» судьбы. В заточении оказывается не только Сигизмундо (Антон Косточкин), но и его отец, король Басилио (Александр Пантелеев). Звезды предсказали, что наследник родится тираном и принесет польской земле много бед, поэтому Басилио попытался обмануть небо, спрятав младенца в башню. Однако так герой не только не ушел от судьбы, но, наоборот, сделал все, чтобы пророчество свершилось. Темница Сигизмундо – это темница инстинкта, а за ее пределы способно выйти лишь существо, наделенное разумом. И если сперва принц думает лишь о внешней свободе – возможности дать волю своим страстям, – то затем приходит к пониманию свободы иной, внутренней, но обрести ее значит усмирить природное начало.
Все действующие лица в спектакле по определению тоже схематичны. Они служат химическими реагентами в философской пробирке автора. Это маски, которым не свойствен психологизм, и потому актеры играют подчеркнуто отстраненно, почти обезличивая свои роли. И даже то, что Сигизмундо из дикаря превращается в неостоика, еще не говорит о развитии его характера. Наиболее яркий образ у Елены Морозовой. Ее Кларин заметна среди прочих героев, как шляпа и красные гольфы – на фоне лаконичных, строгих костюмов, но и шут не переступает за рамки своего амплуа.
В принце Сигизмундо Менендес увидела ребенка. Впервые оказываясь в мире людей, он ведет себя естественно, не сдерживает гнева или восторга. Отсюда в постановке возникает мотив детских качелей – Сигизмундо летает на них из одного конца сцены в другой и не знает, как остановиться. Он не умеет управлять собой и то бросается обвинять отца за поломанную судьбу, то с вожделением накидывается на Росауру (Маргарита Мовсесян), за что его снова отправляют в темницу. Режиссер сохраняет двуцентровое построение пьесы. В постановке Росаура остается сестрой Сигизмундо по духу и судьбе. Она тоже смотрит на мир из-за решетки собственных страстей, потому что одержима желанием отомстить Астольфо (Евгений Самарин) за поруганную честь. Недаром героиня, в начале спектакля попадая в башню к принцу, запутывается с ним в белом покрывале и барахтается в темнице, как будто младенец в колыбели.
Сигизмундо и обитатели замка буквально живут внутри калейдоскопа. Видеохудожник Владислав Зиновьев рисует, как россыпь осколков цветного стекла отражается в зеркальных пластинах детской игрушки. Над сценой тоже нависают зеркала, и в них отражаются уже сами герои. Художники по свету Сергей Васильев и Алексей Наумов раскрывают заглавную метафору в градиентном изображении ночи: все в спектакле происходит не наяву, а во сне. И если жизнь есть сон, то пробуждением будет только смерть. Чтобы научиться существовать в иллюзорном, причудливом мире, человеку нужно смириться со своей беспомощностью. Сигизмундо осознает, что он не способен узнать законы, по которым устроено мироздание, и упорядочить внешний хаос, но в его силах совладать с хаосом внутренним.
комментарии(0)