Марина Гайкович
Алексей Шор на музыкальном фестивале InClassica. Фото Алексея Молчановского
Десятый Международный музыкальный фестиваль InClassica завершился в Дубае. В условиях пандемии форум можно считать грандиозным уже на уровне статистики: за тридцать дней здесь выступили 37 знаменитый солистов, семь симфонических оркестров и 11 дирижеров. В 10-ом юбилейном сезоне композитором-резидентом фестиваля стал Алексей ШОР, его произведения исполняли Максим Венгеров, Александр Князев, Михаил Плетнев, Стивен Иссерлис, Даниэль Лозакович и другие, в том числе и юные воспитанники Ближневосточной академии классической музыки, которая проходила в рамках фестиваля. Корреспондент «НГ» Марина ГАЙКОВИЧ поговорила с композитором о его математическом прошлом и музыкальным настоящим.
- В вашей биографии написано, что вы переехали из Киева в Москву после аварии на Чернобыльской АЭС. Действительно ли это так, что сама катастрофа вынудила вашу семью переехать, или просто подходил возраст для поступления в вуз и события совпали?
- Все было даже трагичнее, потому что семья как раз уехать не могла. В Советском Союзе просто так взять и сорваться с места было не так просто. Но ребёнку можно было. Поэтому я в 15 лет уехал из дома, долго скитался, пока не оказался в математическом интернате в Москве.
Родители же остались в Киеве, и только потом уехали в Израиль.
- Что вы помните из тех событий?
- В тот момент я участвовал во всесоюзной математической олимпиаде, Чернобыль взорвался между первым и вторым туром, у меня уже ничего в голове не было после этого. Как-то сразу там кликнуло, что это очень плохое дело, и что всей правды не рассказывают…
- Вы в 15 лет это понимали?
- Я был не из очень просоветской семьи, поэтому это была не слишком неожиданная мысль. Но, тем не менее, я вернулся в Киев, где-то неделю мы думали, что делать, но вариантов не было, потому что родители никак не могли уехать. Я отправился сначала к одним случайным родственникам, потом к другим. Потом два месяца жил в лесу в Эстонии в математическом лагере. В конце концов, благодаря тому, что у меня были заслуги на математическим олимпиадах, меня взяли в интернат при МГУ. Там я и доучивался, потом уже поступил в Университет.
- Снова из вашей биографии: «в детстве любил музыку, а в 2012 году начал сочинять». А между этими фактами - информационная лакуна. Не могли бы вы её заполнить?
- Любить я музыку любил, но заниматься - не занимался. Я считался технически талантливым ребенком и заставить меня что-то делать было невозможно. Так что музыкой я в детстве не занимался, у меня всегда был такой железный контраргумент: «Мне 7 лет, я сижу с книжкой по математике. Неужели вам ещё что-то от меня надо?» Я занимался чем хотел, в основном это было чтение книг по истории, беллетристике и математике. Музыка была всегда фоном. Еще магнитофоны были всегда паршивые в СССР.
- Были пластинки.
- Пластинки были, но тоже шипели ужасно. Но я всё больше и больше слушал музыку. Когда в Америку приехал, музыка стала моим наваждением. Я целыми днями только о ней и думал. Все деньги тратил на диски. Потом, в какой-то момент, у меня появился интерес к тому, как же она всё-таки записывается? Чудо же, слушаешь - океан звука – а на деле небольшое количество точек на бумаге. Прочитал книжку по теории. Потом мне любопытно было, запомнил ли я из нее что-нибудь. Так, потихоньку, стал писать для себя и своих друзей. То есть долгое время это было баловство. Я написал вариации на тему Happy birthday маме на день рождения - такие были занятия музыкой. А потом по случайному стечению обстоятельств, эти ноты увидел мой друг альтист Дэвид Карпентер. И завертелось…
- Да, это уже известная история. А как вы с ним познакомились?
- Мы столкнулись, на каком-то фестивале, потом случайно встретились в музее в городе и узнали друг друга. Так стали дружить…
- Как бы вы определили своё композиторское кредо?
- Я даже не знаю, я не очень о таких терминах задумываюсь. Я знаю, что специалисты употребляют слова неоромантизм, постмодернизм, неоклассицизм. Но я просто пишу такую музыку, какую мне хочется самому услышать.
- В Дубае ваша музыка звучит в рамках фестиваля InClassica, а также в рамках Ближневосточной академии классической музыки, где выступают как звезды мирового музыкального небосклона, так и студенты Академии. Вы пишете в разных жанрах. К чему-то вы больше предрасположены? Симфоническая музыка, камерная, сольная… Или зависит от настроения?
- Конечно, самый-самый простой ответ, что всё зависит от настроения. Но настроение чаще всего такое, что меня тянет в направлении концертов, сочинений для солиста с оркестром. Мне кажется, это естественная конфигурация – конфликт личности с миром. Оркестр — это мир, солист – личность. У них то конфликт, то дружба.
- Многие музыканты – среди них и великие - как один отмечают, что вы превосходный мелодист. Обладая таким качеством, не пробовали ли вы писать песни?
- У меня есть пара песен для детей написал, есть несколько вокальных номеров в балете «Хрустальный дворец». Честно говоря, я люблю писать, такую музыку, которую люблю слушать сам. А слушать, я в основном люблю вокальную музыку по-итальянски.
- Челентано?
- Нет, Верди и Россини в основном.
- То есть оперу любите?
- Очень, но итальянскую, ну а языки, которыми владею – это русский и английский. Я вполне могу себе представить, что с удовольствием пишу музыку в бродвейском стиле. У меня как только в голове английский, сразу тянет в сторону Бродвея, а не в сторону оперы.
- Можно мюзикл сочинить!
- Была бы возможность и заказ. Я могу написать концерт для скрипки с оркестром, а кто его будет исполнять - потом разберёмся. С мюзиклом, оперой и балетом такое невозможно. Там десятки людей должны быть вовлечены.
- Вы живёте в Нью-Йорке. Ходите в Метрополитен Оперу слушать Верди и Россини?
- Ходил, до того, как все закрылось. Мне кажется, оперные спектакли там просто лучшие. Оперы в большой степени — это вопрос денег. В Метрополитен бюджеты абсолютно нечеловеческие. Все потрясающе красиво, все певцы самые лучшие.
- Есть ли какие-то исполнения вашей музыки, которые для вас особенно цены? Музыканты, концертные залы…
- Из залов, для меня, поскольку я живу в Нью-Йорке, особенно ценен Карнеги-холл. С исполнениями… Ну конечно есть очень много исполнений, которые я на всю жизнь запомню. Князев, Плетнев…
Михаил Васильевич сделал свою редакцию мой пьесы, что мне страшно интересно. Для меня это все - огромное удовольствие.
- Ваши родители не разочаровались в том, что растили математика, а получили композитора?
- Ну, они сначала получили математика, так что … они довольны.
- Склад ума очень быстро помог вам освоить теорию музыки?
- Математика очень помогает учиться. Когда кто-нибудь из моих знакомых – а я в таком возрасте, что у многих моих друзей дети сейчас идут в колледж – сталкивается с проблемой выбора профессии, ребёнок умный, способный, а конкретных интересов нет - я всегда рекомендую заниматься математикой. А потом, когда решит в чем состоят конкретные интересы, будет легко переучиться.
- У вас наверняка два круга общения, математический и творческий. Это разные миры?
- Правильнее сказать - математический и музыкальный, потому что математика тоже очень творческая деятельность. Они, естественно, не пересекаются, разве что в том смысле, что из математиков многие музыкой интересуются. Жизнь абсолютно разная и у математиков, и музыкантов. У музыкантов все в каком-то безумном ритме. Всегда ни на что не хватает времени, все время куда-то едут… А в математике, допустим, когда я с кем-то занимался, мы могли просто целый день сидеть и куда-то там в даль смотреть. Раз в два часа переговариваться. Абсолютно другой ритм.
- Над чем вы сейчас работаете?
- Я дописал коротенькую оркестровую фантазию, посвящённую Армении – «Феникс». У меня большая дружба с Государственным симфоническим оркестром Армении, дирижером Серёжей Смбатяном. Премьера будет в конце октября в рамках ‘Armenia’ International Music Festival.
комментарии(0)