Зачем "Современнику" нужен "Первый хлеб"

На открытии сезона «Современник» дважды сыграл премьерный спектакль, которым скандально закрывал сезон минувший. После летнего резонанса, когда общественная организация «Офицеры России» обратилась с жалобой в Следственный комитет (СК) по причине «оскорбления ветеранов ВОВ», театр проверяли дважды. После проверки спектакля матерный монолог на могиле ветерана, ставший камнем преткновения, был цензурирован. Вскоре появилась информация о «деликатном» допросе следователем Лии Ахеджаковой и вызове в СК худрука «Современника». На октябрьских показах исполнитель одной из главных ролей – молодого человека, отправляющегося в горячую военную точку, – Семен Шомин на сцену не вышел, а пришел поддержать коллег в зале. Артиста избили, у него повреждено лицо, инициаторы неизвестны. Его заменил в постановке автор пьесы Ринат Ташимов.

Ринат Ташимов – и актер, и драматург, писать пьесы учился у Николая Коляды. И в этом, конечно, прослеживается определенная преемственность, ведь именно «Современник» Галины Волчек в свое время открыл Коляду для широкого зрителя. Пьеса «Первый хлеб», как, впрочем, и вся драматургия уральской школы, несет в себе ее типичные черты. Пространные лирические ремарки, которые произносят со сцены наравне с диалогами, трагикомичность конфликтных ситуаций, живой язык улиц, сентиментальность и мелодраматизм, etc. Но тут уместнее говорить не о наследовании школе, а о подражании. Там, где у автора заканчиваются стилистические образцы, обнаруживается драматургическая пустота. Потому что пьеса не может заниматься абстракцией, пьеса неживая, если зрителю некому и нечему сопереживать. Характеры схематичны, развитие конфликта тупиковое, в обилии излишний пафос, а проблематика абстрактна.

С точки зрения сюжета все как будто на месте: парень Даня бежит от унылой реальности, где помогает родителям, продолжающим бизнес 90-х. Он хочет поехать заработать быстрых денег на новой войне. Единственное, что его держит, – любимая юродивая бабушка Нурия с резонерскими выпадами. Неожиданной коллизией встает на пути к цели насильная женитьба, причем сватовство осложняется национальным колоритом. В татарскую семью привозят казахскую невесту. Внезапная «дружба» с братом невесты окончательно путает карты… Тут, к слову, еще одна экспансия Коляда-театра: отца невесты Синсибая, крохотную, почти немую роль, играет замечательный екатеринбургский актер Сергей Колесов.

Когда пьеса обретает плоть на сцене, обнажается беспомощность драматурга. Если внешнюю канву зрителю еще удается схватить, то дальше – сплошные вопросы без ответов. Все пунктиры взаимоотношений героев (будь то родственные или любовные) брошены на полпути. Все сюжетные линии завязаны, но внятно не развязаны. И главное – аппетит драматурга похватать трендовых тем (милитаризация общества, национализм, гомофобия, патриархат) перекрывает творческие возможности автора толком разобраться в них на примере построения судеб конкретных персонажей, разработанной проблематики, идейного конфликта, своего отношения, в конце концов, высказанного не агитационно, а литературно. Пьеса грешит штампами. А польский режиссер Бениамин Коц (воспитанник режиссерской магистратуры Школы-студии МХАТ у Виктора Рыжакова) усиливает «эффект» тем, что ставит эту бытовую пьесу как театр абсурда, помноженный на саунд-драму. Музыкальный бэнд изо всех сил на сцене старается разнообразить пьесу интонационно. По сути, театр поставлен теперь в казусное положение: если спектакль будет снят из-за художественной несостоятельности, в это уже могут не поверить.

Несоответствие масштаба сцены, актера и материала достигает своего апогея в роли Нурии Лии Ахеджаковой. Если кратко, народная артистка поет частушки и выпивает. Ее образ остается однобоким еще во многом потому, что цензурная кастрация монолога на кладбище ветеранов «съела» всю биографию ее героини, ведь именно там она рассказывает о своем муже и их браке, о своем прошлом и о прошлом страны.

Несмотря на то что только ее выходы и вызывают искренний смех в зале, несмешные пассажи актриса подпитывает собственным чувством юмора – даже Ахеджакова срывается на визг и фальшь, настолько режиссерский балаган, творимый на сцене (все это подкреплено костюмной ряженостью), погребает под собой актерский профессионализм. Как метко кто-то сказал, романтика оппозиции дает Ахеджаковой энергетику выдерживать скандальную репутацию постановки, а местами и даже ее – оппозиционность – искусственно усиливать. Но когда актриса выходит на поклоны и зал встает и выстраивается в очередь, чтобы преподнести актрисе цветы, а Ахеджакова, прожив финальный монолог внутри глубже, чем он был написан, вытирает слезы и при этом совершенно счастлива моменту – своему долгожданному бенефису и зрительской любви, думаешь о том, как несправедлива актерская судьба.

Именно сейчас, когда актриса находится в зените своего мастерства и славы, она вынуждена довольствоваться столь малым и, возможно, недостойным ее таланта, радоваться редкому для ее непростой карьеры моменту безраздельного и полноправного владения театральной сценой. Но ее актерское счастье абсолютно не эгоистично – оно так остро только рядом с молодыми, которых Лия Ахеджакова любит такими, какие они есть.