«Базельские удовольствия» на юбилее Московской консерватории

Московской консерватории исполнилось 155 лет. Вот уже несколько поколений студентов, выпускников, профессоров продолжают следовать великой цели пианиста и педагога Николая Рубинштейна, который, открывая консерваторию в Москве, заявил о главной ее цели – «возвысить значение русской музыки и русских артистов». Сегодня Московская консерватория – это и великолепное образование, и самый настоящий храм искусства, запечатлевший истории становления легендарных музыкантов, переживший немало испытаний, но с достоинством и честью сохраняющий свое лицо. Можно сказать, что у каждого здесь своя альма-матер и уникальный профессиональный путь – от вступительных экзаменов и фотографий «на фермате» у памятника Чайковскому до победы на одноименном конкурсе.

Поэтому неслучайно, что поздравить консерваторию пригласили именно ее выпускников, ныне артистов с мировым именем. Так, Николай Луганский исполнил своего любимого Рахманинова – сольно и в дуэте с Александром Князевым, а затем артисты с присоединившимся к ним Никитой Борисоглебским представили первую часть Трио № 1 Брамса. Юрий Башмет, заведующий кафедрой альта консерватории, выбрал музыку одного из самых успешных сегодняшних композиторов и преподавателя инструментовки Кузьмы Бодрова, а Камерный хор под управлением Александра Соловьева – хоровые миниатюры почетного профессора Московской консерватории Родиона Щедрина. Блистательная Хибла Герзмава в дуэте с пианисткой Екатериной Ганелиной даже своим кратким появлением на сцене Большого зала вызвала шквал аплодисментов, которые обрушились на нее после исполнения романса «То было раннею весной» Чайковского.

Главным героем еще одного праздничного вечера стал Владимир Юровский: его дед и отец окончили Московскую консерваторию, он сам – знаменитую Мерзляковку. Маэстро встал за пульт консерваторского Концертного симфонического оркестра, состоящего преимущественно из студентов. Это взаимодействие уже само по себе бесценно: новоиспеченный музыкальный руководитель Баварской оперы и главный дирижер Симфонического оркестра Берлинского радио в России бывает теперь не так часто. В программе сразу же чувствовался концептуальный подход Юровского, присущий, пожалуй, только ему одному: не музыка Чайковского, что было бы логично и ожидаемо, а сочинения трех классиков – Йозефа Гайдна, Артюра Онеггера, Сергея Прокофьева. По словам Юровского, этих авторов прежде всего объединяет «музыкальное и композиторское остроумие». Так и есть. Концертная симфония Гайдна – изысканная, добродушная и «припудренная» музыка – была исполнена аккуратно и легко. Отчасти даже осторожно: солистам все же не хватило выразительности и некоторой свободы исполнения.

Впрочем, эта свобода вполне ощущалась в Увертюре на еврейские темы Прокофьева: специально для выступления в консерватории Юровский выбрал не популярную ансамблевую версию 1919 года, а впервые в России представил оркестровую инструментовку, созданную самим композитором в 1934 году. Здесь прозвучал типичный Прокофьев с его излюбленным желанием «подразнить гусей». Именно на это намекали ироничные переклички тембров и почти что дерзкие взмывания струнных; и только драматичный финал со знаком вопроса заставил усомниться в этой мысли – возможно, маэстро имел в виду нечто иное. Четвертая симфония Онеггера (с подзаголовком «Базельские удовольствия») хоть и противоречила тематическому объединению всех опусов в программе, но все же вызвала наибольший интерес. Эта симфония – своего рода реакция композитора на ужасы Второй мировой войны, наиболее философское и ностальгическое сочинение лидера «французской шестерки», гимн природе и всему живому. Осознать замысел этого цикла, раскрыть своеобразие народных швейцарских тем, подчеркнуть искусные контрапункты этой многослойной партитуры – задача довольно трудная для молодых музыкантов, но Юровскому на репетициях, очевидно, удалось найти нужные слова: его подопечные органично сочетали в своем звучании и лирику-меланхолию, и драму-тревогу. Впрочем, соло базельского барабана, специально привезенного из Швейцарии, напоминало не тревожный набат, а самое настоящее, неспешно разворачивающееся торжественное шествие – праздник все-таки.